Артем Желтов - «Если», 2015 № 03

Причем надо отметить, что большинство футурологов склоняется ныне именно к такому развитию событий, смело относя достижение этого скачка эволюции разума примерно к 2040 году. Так что есть все шансы вступить в «дивный новый мир» еще при жизни нашего поколения. И самим увидеть, сбудутся ли наши страхи. Или надежды. А может быть, и то, и другое.

КРУПНЫЙ ПЛАН

ИГРА ТЕНЕЙ

Люди и роботы

/фантастика

М. Джон Гаррисон, писатель и скалолаз, критик и редактор, уже издавался в России (под не столь маркетингово привлекательной фамилией Харрисон). Семь лет назад издательство ACT выпустило его фэнтезийный цикл «Вирикониум» — декадентскую и элегическую историю одного города. Теперь пришел черед научной фантастики.

«Свет» — первая (и самодостаточная) часть трилогии о Тракте Кефаучи. Это межзвездное пространство, полное артефактов и высоких технологий загадочного происхождения, манит охотников за удачей и авантюристов, не менее странных, чем искомые ими сокровища.

Зона, отмеченная некогда присутствием могущественных и бесследно исчезнувших существ, в фантастике встречается нередко. Таково научно-фантастическое выражение экзистенциальной тоски по Богу, который, как однажды сказано, умер. Наряду с «Пикником на обочине» братьев Стругацких (у Гаррисона вместо сталкеров действуют энтрадисты-«входящие») уместно вспомнить и «Врата» Фредерика Пола.

Для Гаррисона это не первое обращение к жанру космооперы. Его роман «The Centauri Device» («Изделие с Центавра», 1974) знаменует, по мнению критиков, появление «новой космической оперы» (любопытно, но сам автор считает, что это «очень плохая книга»).

Говорить о том, станет ли подобной вехой «Свет», пока преждевременно, но роман, конечно, выделяется на общем фоне — в том числе «фирменной» манерой Гаррисона ставить в центр текста образы и стиль, а не сюжетные перипетии или «большие идеи». Эта особенность роднит писателя с «новыми странными» — Мьевилем и Вандермеером, что, в свою очередь, провоцирует назвать кефаучийскую трилогию «новой странной космической оперой».

Само повествование содержит три сюжетных линии, одна из которых развивается в наши дни (точнее, на рубеже тысячелетий), две — четыреста лет спустя. Современная нам линия успешно мимикрирует под прозу «основного потока» и имеет куда меньше фантастических элементов, чем другие истории. Однако именно она является базовой сточки зрения и сюжета, и идеи книги.

Главный персонаж этой линии Майкл Кэрни причастен к открытию преобразований Тэйта-Кэрни, создавших квантовые компьютеры и сделавших возможными для человечества межзвездные полеты. А его болезненная способность видеть в мироздании сложные структуры, фракталы и прочие множества (например, соответствие между шелестом карт Таро и шелестом карточек вокзального табло) обращает внимание читателя на многочисленные рифмы и сквозные образы, сплетающие три нити сюжета в единую картину происходящего. Побочные эффекты этой способности подталкивают Кэрни к сексуальным девиациям, очевидным для читателя, и многочисленным убийствам, которые по отсутствию каких-либо внешних реакций можно принять и за бред персонажа.

Но чтобы изобличить недостоверного рассказчика, нужен «достоверный переводчик». Увы, перевод романа не только грешит множеством фактических ошибок и оборотами наподобие «чистосердечные глаза», но и тешит эго переводчика, указывающего автору на допущенные ошибки, а читателю — на содержание последующих романов трилогии и на ассоциации, возникшие у переводчика при чтении книги.

Гипертрофированный психологизм, присущий «современной» части книги, наличествует и в двух остальных. Но его теснят описания весьма странного и даже абсурдистского будущего, вмещающего К-рабли, наркопритоны, инопланетян-ужасников, теневых операторов и гастролирующий цирк.

По мере приближения к концу романа три линии повествования сближаются, влекомые вязким потоком образов и событий. Примечательно, что события эти зачастую необязательны для развития сюжета и не влияют на него, оставаясь лишь фоном для проекции визионерских фантазий писателя.

Словно исчерпав запас этих образов, Гаррисон подводит персонажей и читателей к финалу — скорее искусственному, чем искусному, так как решающую роль в судьбе героев играет могущественная сущность, своего рода Deus ex machina.

В завершение стоит отметить, что определенное обаяние и даже харизма у книги присутствуют, но подействуют они не на каждого читателя.

РЕЦЕНЗИИ

ЛЮБВИ ВСЕ

РОБОТЫ

ПОКОРНЫ

Сборник рассказов / Сост. Г. Панченко.

М.: ЭКСМО, 2015.— 832 с.

(Серия «Русская фантастика»)

Тираж 2500 экз.

Ключевым словом в названии книги все же является не «роботы», но — «любви». Любовь — вот квинтэссенция чувств, размышлений, поступков героев каждого из произведений, вошедших в сборник.

Любовь как переполняющее человека (клона, инопланетянина, бога, андроида) чувство, которое не позволяет быть логичным и последовательным, которое заставляет совершать глупости или творить чудеса. Любовь как дол г, исполнение которого может грозить гибелью, но иначе не получается. Любовь как свет в конце длинного тоннеля.

Казалось бы, ну кому, кроме живых и разумных, подвластно любить? Да кому угодно, заявляют авторы. И вот уже «Ромео» и «Джульетта» искусственного происхождения (роботы-андроиды, а как же!) разыгрывают свой вариант шекспировской пьесы. И пусть в данном конкретном случае обошлось без трагического финала, читатель найдет прямые отсылки к классической драме.

В другом рассказе ценой любви оказываются дети, которых «мама»-андроид, уравненная в правах с людьми, грозит разлучить с биологическим отцом, поскольку дело идет к «разводу». И она как женщина имеет на это право.

Мужчины-андроиды готовы вызвать друг друга на дуэль ради любимой женщины. Интеллигентные андроиды могут принести себя, свой писательский и редакторский талант на жертвенный алтарь, но не выдать чужакам предмет любви.

А если роботы пока еще не умеют любить они будут терпеливыми. Дадут работу людям (пусть даже никому не нужную, пустую работу), обеспечат их комфортным существованием. Главное — учиться у них. И не наукам, а чувствам. Получать от людей не знания, но умение любить.