Мак Рейнольдс - Зерно богоподобной силы

Как ни ласково это прозвучало, Эд едва удержался, чтобы не вскочить. «Вставай! — настоятельно требовал внутренний голос. — Вставай и в темпе сматывайся!»

— Нет, — запротестовал Уандер. — Нет, что вы!

— Отец! — пролепетала Нефертити.

Эд не смотрел на нее. Он подозревал, что Нефертити Таббер, которая могла порозоветь от одного взгляда на мужчину, теперь приобрела цвет свежеобожженного кирпича.

— Нет-нет, — забормотал он. — Я пришел поговорить о радио и телевидении.

Иезекииль Джошуа Таббер нахмурился, но уж таково было свойство его лица, что и хмурость его выглядела добродушнее, чем иная улыбка.

— Очень жаль, — грустно проговорил он. — Воистину, путь к Элизиуму, который указует нам Вечная Мать, только освещается любовью нашей молодежи. Боюсь, что жизнь, которую моей Нефертити приходится со мной делить, лишает ее возможности встречаться со странниками, подходящими ей по возрасту. — Он вздохнул и продолжал: — Так что там насчет радио и телевидения? Вам ведь уже известно, Эдвард, сколь мало симпатии я питаю к тому пути, по которому пошли наши средства массовой информации в последние годы.

Спокойствие старика придало Эду храбрости. Кажется, Таббер действительно не питает к нему зла за скандал, произошедший на станции.

Собравшись с духом, он сказал: — Может быть, все-таки не стоило его так бурна выражать? Я имею в виду отсутствие симпатии.

Таббер был явно озадачен.

— Не пойму, о чем это вы, возлюбленный мой?

— О, проклятьи, — нетерпеливо сказал Эд. — О том проклятьи, которое вы наложили на радио и телевидение. Только не говорите, черт возьми, что вы о нем забыли!

Таббер перевел ошеломленный взгляд с Эда на Нефертити. Девушка сидела, не шелохнувшись. Но по мере того, как обстановка обострялась, ей пришлось слегка отвлечь внимание от Эда, на котором оно было целиком сосредоточено.

— Отец, — проговорила она, — ты, наверное, забыл, только тогда, на радио, ты вышел из себя. И… прибегнув к силе, проклял его.

— Да так, что на всей планете больше не работает ни одна теле- или радиостанция, — вставил Эд.

Таббер недоверчиво глядел на них обоих.

— Вы хотите сказать, что я обрушил гнев на эти, с позволения сказать, развращенные учреждения, и… он подействовал?

— Еще как подействовал, — мрачно подтвердил Эд. — Я, например, остался без работы. А заодно и несколько миллионов людей, работавших в этой области во всем мире.

— Во всем мире? — переспросил пораженный Таббер.

— Но, отец, — вновь вмешалась Нефертити, — ты же и сам знаешь, что обладаешь такой силой. Вспомни парня, который все время бренчал на гитаре народные песенки…

Таббер бросил на Эда изумленный взгляд, потом обратился к дочери:

— Да, но порвать пять гитарных струн на расстоянии в несколько сотен футов — это пустяк…

— А неоновая вывеска, — ты еще говорил, что у тебя ют нее глаза скоро лопнут?

— Вы что же, сами не знали, что проклятье подействовало? — спросил Эд. — Что вы прокляли радио — и теперь нет ни единой теле- или радиостанции, которая бы работала?

— Воистину непостижимы силы, коими может наделять нас Вечная Мать, благоговейно вымолвил Таббер.

— Еще как непостижимы, — с горечью подтвердил Эд. — Только весь вопрос в том, можете ли вы обратить их вспять? Люди не находят себе места. В маленьком городишке, вроде нашего, тысячи жителей бродят по улицам, потому что им нечем себя занять. Посудите сами — если даже на незначительное палаточное собрание, вроде вашего, народ ломится…

Он осекся. На лице его появилось выражение трагической растерянности.

— Вы что же… возлюбленный мой… хотите сказать, что огромные толпы, которые я так неожиданно стал собирать, — а палатка вмещает слишком мало желающих, и мне приходится проводить по дюжине бесед в день, — хотите сказать, будто они появились лишь потому…

— Только потому, что им больше некуда пойти, чтобы хоть как-то развлечься, — безжалостно закончил за него Эд.

— Отец, — мягко сказала Нефертити, спеша утешить старика, — я как раз собиралась тебе сказать. Люди толпами бродят по улицам. Они отчаянно соскучились по развлечениям.

Некрасивое лицо Таббера, на котором на миг появилось беспомощное выражение, быстро наливалось силой.

— По развлечениям, говоришь?

— Неужели вы не понимаете, Иезекииль? — вмешался Эд. — Нужно же людям куда-то девать время. Они хотят развлечений. Хотят немножко повеселиться. Ведь: это вполне разумно, не так ли? Они любят радио, любят телевидение. И вы не можете их переделать. Ладно, они не знают, чем себя занять. Но надо же как-то убить время.

— Убить время? — загремел Таббер. — Убить время! Когда человек убивает время, то это уже не убийство, а самоубийство! Ведя пустую, бессмысленную жизнь, мы совершаем самоубийство в национальном масштабе. Человек должен ступить на путь к Элизиуму, а не искать способов прожить жизнь впустую!

— Все это так, — согласился Уандер, — но разве вы не видите, возлюбленный: люди не желают слышать вашего откровения. Они… как бы это сказать?.. Предвзято настроены. Они жаждут развлечений. И вы не можете их остановить. Ладно, лишите их радио, телевидения и…

Пока Эд говорил, он уже и сам начал понимать, что, увлекшись спором, наболтал лишнего. Иезекииль Джошуа Таббер прямо на глазах раздувался от праведного гнева.

— Вот как? — громыхнул он, — лишите их радио и телевидения, и что же они станут делать?

Эд попытался положить конец дискуссии, но исходившая от старика сила захватила его почти ощутимо.

Захватила и призвала к ответу.

— Переключаться на кино или еще на что-нибудь, сам того не желая, — выдавил он.

— Как бы не так!

Эд Уандер в отчаянии закрыл глаза. В этот момент рядом послышался чей-то голос:

— Новые слушатели ждут, возлюбленный. Мы выпустили из палатки последнюю группу, и теперь следующая готова воспринять Слово.

Эд поднял взгляд. Это была одна из верующих, которую он видел раньше возле входа в главную палатку.

Таббер выпрямился. Эд с испугом увидел, что росту в нем было футов семь. Никак не меньше, семи, а весу — фунтов триста.

— ТАК ВОТ ЧЕГО ОНИ ХОТЯТ? ЧТО Ж, ПУСТЬ ТОГДА ВНЕМЛЮТ ИСТИННОМУ СЛОВУ!

Онемев от ужаса, Уандер взглянул на Нефертити.

Та застыла, крепко прижав к груди кулачки — живое олицетворение протеста женского начала против мужской духовной силы, исходившей от ее отца.

Пророк вихрем вылетел из палатки.

Эд снова поглядел на девушку. Он ничего не мог придумать, кроме как промямлить:

— Слава богу, что я еще не упомянул цирки и балаганы.