разные - Журнал ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ. Сборник фантастики 1973

Теперь снимки этой свалки всем хорошо известны, видны на ней и роботы, торчащие из груды пластмассовых вещей, летательные аппараты разных конструкций, и машины, как установили позднее, с биологическими двигателями, и все это среди невообразимого скопища вещей непонятного нам назначения и незнакомых конфигураций. Мы проехали вдоль свалки километров десять, а ей «се we было видно конца.

Вашата спросил:

— Сколько же тысячелетий все это скапливалось? Многие вещи выглядят как новые. Наверное, выходили из моды, заводы работали на полную мощность, вещи доставались людям без особого труда и потеряли всякую цену.

— Обрати внимание, почти все из пластмассы, — сказал Зингер. — Стой, ребята, увековечим-ка вот этот склон с машиной, похожей на грузовик…

Антон заставил Туарега принести большой шар с пробитым боком, на нем появлялись и исчезали яркие блики…

— Да это глобус! — сказал Макс. — Возможно, что школьный.

Несколько минут мы рассматривали поверхность планеты, нанесенную на глобус с колдовским мастерством. Впоследствии нам посчастливилось найти еще один, почти такой же. На первом глобусе картина планеты не менялась. На втором по желанию можно было увидеть не только географию, но и экономику, животный мир, геологию планеты; к несчастью, на Земле изображения пропали. Ученые объясняют это изменением силы гравитации.

— Да, здесь миллионы, а может быть, миллиарды тонн полимеров! — говорил Макс. — Полимерам скормили и кислород и азот. Мы, хоть и мельком, видели на глобусе: были здесь лесные массивы, особенно вокруг водоемов, на экваторе и в здешних субтропиках. Леса уничтожили, все пошло на пластмассы. И в то же время шло безудержное строительство машин, наземных и воздушных. Машины тоже сжигали драгоценный кислород, отравляя воздух производными окиси углерода.

— Мы сами еле ушли от этой угрозы, — сказал Вашата. — Но и Землю не сравнить с Марсом, у нас могучая атмосфера, океан, леса!..

«Черепашка» поднялась на пригорок. Скупое марсианское солнце освещало впереди купол, спрятавший под себя город. Я остановил вездеход. Туарег, не получая команды, вышагивал по направлению к городу, к нему вела дорога, она начиналась недалеко от нас, вымощенная камнем и обсаженная кустарником; все пространство вокруг города занимала растительность с бурыми, красными, голубоватыми листьями. По дорогам легко мчались крытые машины. В воздухе бесшумно парило несколько летательных аппаратов, одни из них напоминали наши музейные аэропланы-этажерки, другие были в виде дисков, шаров, цилиндров.

— Остановите Туарега! — сказал Зингер. — Он же дойдет до Северного полюса.

Видение растаяло в песках Оранжевой пустыни.

Пошла вторая неделя, как мы опустились на пески Марса. Мы наталкивались на необыкновенные памятники культуры, идеальной организации быта, видели на «живых» фресках людей, столь походивших на землян, занятых трудом или о чем-то задумавшихся. В районе, где мы созерцали во всем его величии иллюзорный город, впоследствии обнаружились его развалины. Там Туарег раскопал вход в подземные заводы. За все время марсианской жизни нам удалось заглянуть еще в три подземелья, но нигде никаких следов постоянного пребывания человека: голые стены, облицованные яркими, без единой фрески или орнамента плитками, и машины, машины, машины, казалось, сплошь заполнившие залы бесконечной длины. Видно, марсиане не хотели, не могли или не любили жить в давящих душу помещениях, под толщами скал. Больше всего они обожали просторы пустынь, свои леса, моря и особенно небо. Фиолетовое небо Марса! Как же оно прекрасно! Почти как земное. Наша атмосфера создает иллюзию тепла, звезды у нас лучистые, а там небо жестче, холоднее, но не теряет оно от этого ни своей величественности, ни вечной тайны. Небо было излюбленной темой марсианских художников. И почти на каждой картине среди искорок созвездий голубым светом горела наша Земля.

Марсианам пришлось преодолеть опасности, созданные их предками в эру неуемного развития техники, когда уничтожались леса, сжигался драгоценный кислород, атмосфера перенасыщалась углекислым газом. Система жизнеобеспечения в их герметических городах во многом превосходила ту, что была в нашем звездолете. Еще несколько веков — и люди смогли бы выйти из укрытий под теплое, поголубевшее небо. Если бы опасность не таилась в них самих, опасность страшнее эпидемий, атомных войн, космических катастроф, когда из миллиардов остаются единицы, чтобы, как искры, вновь разгореться в бурное пламя жизни…

«Черепашка» бойко бежала по бурой равнине, подгоняемая жидким eeipoM. Начинался сезон песчаных бурь. Исчезла кристальная кислота ядовитого воздуха, красноватая пыль повисла в воздухе, сглаживая очертания скальных скульптур, изваянных ветром. Высоко над головой в фиолетовом небе сиял совсем крохотный кружочек солнца. По нашим, земным, представлениям солнце здесь почти не грело, и все же его могучей силы хватало, чтобы вечно будоражить атмосферу планеты, перемещать миллиарды тонн <песка, превращать города в щебень и пыль.

Обогнав нас, пронеслось перекати-поле — шар размером с футбольный мяч из жестких, словно проволока, стеблей, колючек и оранжевых коробочек с семенами меньше маковых зерен. Перекати-поле — посевная машина, способная бесконечно долго высевать семена. Когда ему удается наконец зацепиться своими колючками где-нибудь в овражке или застрять между камней, уже через несколько минут из нижних стеблей выйдут желтые корни, станут сверлить песок, добираться до тех слоев, где есть хотя бы малейшие признаки влаги, а через час оно зацветет большими непостижимо прекрасными цветами, опять готовое в путь, сеять семена жизни.

Антон сказал, провожая взглядом перекати-поле:

— Немыслимая приспособляемость. Как и у микрокактусов. Вот еще одно подтверждение неистребимости жизни. Зарождение ее невероятно трудно, нужны миллионы благоприятных случайностей, чтобы она возникла, поэтому-то жизнь так и редка во вселенной. Но, раз возникнув, она неистребима. Так велик у нее запас эластичной прочности. Эти вроде бы простенькие колючие шарики выдерживают и космический холод, и непомерную жару! Хоть сейчас готовы переселяться на другую планету, в другую галактику, куда угодно или же ждать миллионы лет дома, пока не произойдет чуда, не оживет Марс, и тогда от них возникнут цветы и деревья, но останется и само перекати-поле — на всякий случай. С человеком сложнее. Человек появляется на планете только однажды. Правда, здесь теперь мы наследники чужих разоренных домов, старых детских игрушек и печального опыта. Как жаль, что не дождались они нас.