Георгий Бальдыш - Я убил смерть

— Не знаю, не знаю. Алкоголь. Марихуана. Героин. Мескалйн, Псцилобин… Лекцию по криминалистике слушал. Просачивается через кордон… всякое… пройдемте. Составим протокол, проведем объективное исследование… на это! — Он щелкнул себя по горлу. — Если надо, мы извинимся, Взял под козырек. Он был субтилен и почти нежен, этот розовый двадцатилетний милицейский мальчик. Паспорт был, однако, в его руках, и я, иронически подернув плечами, подчинился.

Толпа жужжала в палисаднике. Милицейский газик вращал своими голубыми фонарями.

— Кто пойдет свидетелем?

Скопище, как тень от дуновения ветра, слегка отколыхнулось, стало рассасываться. От общей массы отделилась бабка Маша, оправляя пояс на платье:

— Я согласна! Мне эти мыши поперек горла вставши. Надо прекращать!

— Пожалуйте, — пригласил ее сержант, рыцарски подсаживая.

Лика просяще-вопросительно вскинула глаза на Лео, словно извиняясь перед ним, решительно шагнула к участковому, торкнула его указательным пальцем в плечо.

— Позвольте и мне… я поеду… Со своей стороны я могу удостоверить (она метнула словно бы даже осуждающий взгляд в мою сторону), что Вадим Алексеевич капли в рот не берет. Даже в день моего рождения пригубил лишь… Уверяю вас!

— А вы, собственно, кем доводитесь?

— Жена… Да-да! Законная жена, не менее. — Вразумляюще подняла бровь — это у нее всегда красиво получалось: серповидно взведенная бровь.

— Простите, но именно по части законных жен… свидетельские показания… менее всего имеют силу. Не волнуйтесь, гражданка, разберемся по справедливости… Поймите и нас: мы не можем пройти мимо. — Окинул взглядом толпу и, почти влюбленно улыбаясь, козырнул. Вежливо пригласил меня в автомобиль. Я как-то рефлекторно оглянулся на Лео. Лео потрепыхал в воздухе пальцами поднятой руки, сделал двумя растопыренными пальцами что-то вроде знака «v» («victoria») или «детской козы» и изрек:

— Все это лажа, Димушка. Ну прокатишься в райцентр. Не убудет. А мы тут приглядим.

В этом «приглядим» мне послышалось нечто зловещее.

Но я все же урезонивал себя: как бы там, ни было и что бы там ни было — увлечение, психологический мазохизм, желание действительно нас помирить, — но не допустит она, чтобы Лео распоряжался здесь во зло: что-либо сломал или воспользовался записями. Уже через стекло я еще раз посмотрел на Лику: в голубовато-мельтешащем свете фонарей и отсветов от вспыхивающих фар иконописные глаза ее были полны искренней тревоги, она нервно покусывала губу. Поймав мой взгляд (шофер как раз прикуривал), она ободряюще улыбнулась и тоже помахала пальчиками сразу обеих рук, привстав слегка на цыпочки.

Газик заковылял по колдобинам и взгоркам проселка.

Хм! Все к лучшему в этом лучшем из миров, — усмирял я себя, — протокол, так протокол. Все же вроде первоначального свидетельства о приоритете и своего рода патент.

Весь этот детектив в духе современных телевизионных передач ничуть уже не угнетал меня, даже веселил, если бы не Лео.

Сидя перед лейтенантом милиции, записывающим свидетельские показания бабки Маши («Вот ить какая гадость этот проклятущий змий, всех он жрет без разбору, так и затягивает, так и затягивает. И порядочный с виду человек, и грамотный, а вот ить привяжется такая пакость…»), я писал объяснительную записку. И думал о Лео. Все казалось мне, что копается он там в моих документах, дневниках, расчетах, графиках, осциллограммах, заглядывает в чан-купель, откуда вылетают мои пенорожденные афродиты… А… ни черта он без меня не поймет. Лях с ним! Лишь бы на пятнадцать суток не загреметь потому как новейший прибор по индикации винных паров почему-то неизменно показывал, что я действительно нахожусь в состоянии крайнего алкогольного опьянения.

Протоколом дело и ограничилось. Подполковник пожал мне руку, пожелав дальнейших успехов на «поприще черной магии», как он выразился, очень интеллигентно улыбаясь.

Шофер милицейского газика в связи с окончанием рабочего дня сам оказался «под газом». Тащиться же пешком ночью в свои пенаты по лесу двадцать километров казалось мне излишней роскошью, и я решил переночевать в местной гостинице, где мне был предоставлен самый лучший номер — по броне.

Вернулся я в Пещеры на другой день к полудню. Меня встретил трепет встревоженных крыл. И полумрак задернутых штор. Кафель был надраен — кем? Поуспокоившись, мыши повисли, как виноградные грозди. Я осмотрел первородную купель. Она была, по-видимому, в полном порядке. Записи-дневники и графики были аккуратно сложены. Все было в ажуре. Но именно этот блеск и настораживал: будто все делалось в перчатках. Здесь витала тень Лео. И вдруг легкая дрожь прошлась по моему позвоночнику: в просвете между гардин я увидел Констанцу, вытягивающую ведро из колодца. Вода плеснулась на голые пальцы ее ног, она отстранилась, подоткнула подол, обнажив упругие бедра, и, расставив ноги, стала переливать воду в лейку. Да! Это была Констанца, и она явно не подозревала о моем возвращении. Что ей здесь надо? Идя своей верткой и легкой походкой (несмотря на грузность подрумяненного солнцем ее белого, я бы даже сказал — «дебелого», тела), она подошла к цветнику и принялась его поливать. Цветник тянулся возле дома в неприхотливом беспорядке, цвели красные лилии, маргаритки, ноготки. Я их не сажал, они росли сами, и мне никогда в голову не приходило поливать их.

Повесив лейку в сарайчик, Констанца подобрала рассыпавшиеся волосы, небрежно заколола их и направилась в дом.

Что мне оставалось делать — не прятаться же за шкаф?

Я быстро расшторил окно и встал посредине зала — как для моментальной фотографии, чтобы она сразу увидела меня и чтобы никаких недомолвок.

Она вошла, тихо сказала «ой», одернув подол. Выпрямилась, с легкой надменностью запрокияула набок голову, отчего волосы рассыпались и волной упали на плечо.

— А, уже выпустили?.. Вижу, вас шокирует мое появление в вашей резиденция. Объясняю: о происшествии вчера же стало известно Зайцеву. Он послал меня присмотреть, если вы… словом, там… задержались… больше, чем следует…

— Откуда ему стало известно?

— Спросите что-нибудь попроще. Мне сказали, я…

— Слуга двух господ?

— Ага! — Она сузила свои кошачьи глаза, померцала ими, нагнулась, пряча за упавшей прядью лицо, нацепила стоявшие у порога туфли. — Будьте добры, подайте мне сумочку, вон там — за вашей богоданной купелью… Мерси. — Легко и изысканно крутанулась на носках и зацокала по кафелю. Мне оставалось взирать лишь на ее дерзко покачивающиеся бедра.

— Почему же Зайцеву?.. — все же не выдержал я. Приостановилась, повернула слегка голову: