Уильям Бартон - Бунт обреченных

Мы болтали при тусклом свете керосиновых ламп, обсуждали внутреннее убранство и посетителей бара Дэви. Из разговора трудно было понять, кто мы то ли незнакомые, случайно встретившиеся люди, то ли старые друзья-приятели. Закрывая глаза и вновь их открывая, я сравнивал ту, давнишнюю Алике, какой я запомнил ее, и теперешнюю взрослую женщину. Она осталась по-прежнему юной и свежей, как двадцать лет назад, а ее кожа — такой же гладкой — я все еще хранил в памяти свои ощущения.

Чудесные, маленькие, гладкие руки приводили меня в восторг. По-моему, они не изменились. Женщина сидела таким образом, что глаза оставались в тени, и колышущиеся тени творили чудеса, создавая впечатление бездонных черных озер. Она, не отрываясь, смотрела на меня, большей частью на лицо.

Остальные отошли на задний план; Дэви и Лэнк, повернувшись друг к другу, увлеченно о чем-то разговаривали. Скорее всего, темой их беседы был я.

Марш, серьезно взявшийся за пиво, молча сидел, иногда посматривая на меня своими затуманенными, ястребиными глазами полицейского-сагота, и прислушивался к болтовне брата и хозяина бара.

Может, он тоже кое-что помнит. В вине полностью забыться нельзя, оно не дает полного забвения, а иногда даже помогает вспомнить давно забытое.

Кто знает, может, именно для этого его употребляют?

В темноте виднелись зубы Алике, почти, но всетаки не совсем белые, поблескивающие от влаги, рот был приоткрыт в полуулыбке, будто она погрузилась в сладкие мечты.

Положив подбородок на сложенные на спинке стула руки, женщина, глядя мне в глаза, говорила:

— Когда ты уехал, я долго не знала, что делать. — Улыбка стала шире, но я ощутил горечь и злобу, исходившую от нее. — Думаю, что я чувствовала себя совсем потерянной, покинутой душой. Никак не могла представить, что буду так сильно переживать. Я очень скучала по тебе.

Я придвинулся к ней ближе, пытаясь уловить, скрытый смысл в ее словах, и не смог:

— Мы говорили об этом, ведь так? Я тоже по тебе скучал.

Сам не знаю, говорил ли я правду в тот момент или нет. Может, и нет. Я думал о ней короткими ночами на ранних ступенях обучения, сожалея, что Алике не лежит со мной рядом в постели, мечтал вновь заняться с ней любовью, пойти вместе в лес, поговорить на серьезную тему. Однако воспоминания и горечь утраты быстро изгладились из памяти, стрессы и нечеловеческое напряжение тренировок в легионах спагов изгнали из меня бесов. Во мне умерла тоска по дому, а вот другие, мои вновь приобретенные друзья, умирали сами, не выдерживая нагрузок.

А потом появилась Марни, сменившаяся вереницей других наложниц. Нет, вообще-то я не лгал: я так и не смог забыть ее.

Алике продолжала:

— Этого недостаточно. Поразмыслив, я решила жить разумом, а не сердцем. Я не хотела, чтобы ты чувствовал себя виноватым, Ати.

Я смог только кивнуть: — Я знаю и ценю тебя за это.

Она бросила на меня взгляд, который я расценил как изумленный.

— Ты женат? — И стрельнула глазами на руки, затем посмотрела на лицо.

Я отрицательно покачал головой: — Нам запрещено жениться.

Полуулыбка исчезла с лица женщины: — Никогда?

Недоуменно пожав плечами, я произнес:

— Когда-нибудь я выйду в отставку, если мне удастся выжить и если мне захочется это сделать. Старые солдаты так и умирают холостяками, да и ни к чему им семья. — Мне на память пришло лицо старого отставника-наемника, которого я встретил в космопорте по возвращении на Землю. Он подписал контракт на короткий срок и все равно связал свою жизнь с армией. Интересно, каким я буду через десять-двадцать лет?

Алике больше не улыбалась и не смотрела на меня. Ее неподвижный взгляд, устремленный на мои громадные ручищи, словно оценивал их. Да, есть на что посмотреть — большие, сильные пальцы, с красными, припухшими суставами, не похожие на руки душителя. Такими пальчиками, как у меня, скорее, отрывают руки, ноги и головы.

Память услужливо подсказала воспоминание — небольшое, около метра, хитиновое создание, жучок мужского рода, размахивающий своей сабелькой. Я отобрал смешное оружие, согнул его одной рукой, а другой немного потряс пленника. Он попытался укусить меня, а я, оторвав ему руки, бросил его на землю и ушел, слыша негромкие шипящие звуки — мой противник свернулся в клубок, из раны лилась темно-серая субстанция.

Алике вернула меня к действительности:

— А я некоторое время была замужем. — Она теперь вновь посмотрела на меня, и в карих глазахозерах не видел я страха, скорее, сожаление или даже извинение.

— Я так и думал, Алике. Мы ведь понимали что я уезжаю навсегда. Так что ждать было бесполезно. — Меня мучили воспоминания о боли в сердце, когда я ей говорил это во время нашей последней ночи.

Это произошло так давно, что мне казалось, будто не мои губы, а губы какого-то другого парня, мужчины, которого я хорошо знал, их произносили. Им мог быть Дэви или Марш, держащие в объятиях ее влажное тело так, как я сжимал его после ночи любви.

Женщина горько проговорила:

— Я ждала два года, Ати. — И вновь эта полуулыбка на губах. — Наверно, я думала, что ты вылетишь из своей военной школы, не выдержав нагрузок, и вернешься ко мне. И ждала до тех пор, пока не узнала, что ты отправлен на Альфу-Центавра.

Ах, я помню и никогда не смогу выбросить из памяти смертоносные джунгли этой планеты и своих друзей, навсегда оставшихся лежать в ее земле. Протянув руку, я положил ладонь на хрупкую кисть женщины, слегка сжав ее:

— Зря ты меня ждала, Алике. Я хотел, чтобы ты была счастливой.

Она кивнула: — Я и вышла замуж за Бенни Токкомаза.

Я помню этого Бенни еще со школы: низенького, приземистого крепыша, очень серьезного юношу с жесткими, короткими, светлыми волосами. Не было у парня никаких забот и интересов, кроме как вовремя выучить уроки, будто впереди нас ждало светлое, не омраченное Вторжением будущее.

Интересно, почему именно Бенни?. Может, потому что он совершенно не походил на меня?

Алике продолжала:

— Я старалась как могла, но все впустую. Бенни… был помешан совсем на других вещах. Все, что он требовал от меня, — так это заниматься с ним любовью два раза на день — утром, когда проснется, и сразу после ужина.

Я с удивлением почувствовал укол в сердце:

— Я тоже этого хотел, Алике, а может, и три, и четыре раза. — Мне удалось произнести это легко, небрежно.

Женщина проговорила: — Это разные вещи. Я любила тебя.

Могу подтвердить ее слова — она не лгала.

— Мой брак продолжался пять долгих лет, а потом я больше не смогла выдерживать это и отправила Бенни восвояси. По-моему, он очень обрадовался.