Леонид Юзефович - Поиск-83: Приключения. Фантастика

— Валяй, — нахально сказал Вадим, понимая, впрочем, что даже великий Плутарх, любимец Суворова, никак не в состоянии объяснить тайну, связавшую воедино всех этих людей, живых и мертвых.

«Поскольку время бесконечно, а судьба переменчива, — начал читать Ванечка, — не приходится, пожалуй, удивляться тому, что весьма часто случаются в человечестве сходные между собой происшествия. Воистину, ежели число главнейших частиц мироздания неограниченно, то в самом богатстве своей сущности судьба находит щедрый источник для созидания подобий. А ежели, напротив, происшествия сплетаются из ограниченного числа изначальных частиц, то неминуемо должны многажды случаться происшествия, порождаемые одними и теми причинами».

Слушая, Семченко все так же безучастно смотрел в пол, но Вадим уже начал догадываться о причине этой кажущейся безучастности и жалел его — страшно было думать, что смерть Казарозы хоть как-то связана с борьбой против идистов.

Когда Ванечка кончил читать, все помолчали, потом Семченко сказал:

— Похожие случаи бывают, но одинаковых-то нет. Жизнь этого не допускает. Только мысли про такие случаи бывают одинаковые, потому что из самого человека. Вот люди и мучаются: как им всем понять друг друга?

Ванечка ошарашенно поглядел на него и согласился без уверенности:

— Может, и так.

— Откуда у тебя эта книжка? — поинтересовался Вадим.

— Да брали зимой в Гатчине одного полковника. На дому брали, он ее и сунул под френч. Привели, обыскивать стали и нашли. «Зачем она вам?» — спрашиваю. А он: «Утешает в несчастье». — «Чем же?» — говорю. Отвечает: «Пространством истории!»

Вадим вспомнил, что у Осипова тоже был свой способ утешаться в несчастье, похожий. Он смотрел в бинокль на звездное небо. Тогда, по его словам, музыка сфер заглушала, делала ничтожными все шумы собственной жизни.

— Сейчас я. — Ванечка вышел из комнаты.

Вадим пересел поближе к Семченко, положил руку ему на плечо.

— Николай Семенович, а если у этого рыжего и патроны были? Браунинг-то нашли, а их нет. В голову не пришло патроны искать. А? Может, он вас убить хотел? Для того и в училище за нами пришел. Выследил, гад! Отомстить решил за свой идизм… И вчера, может, он в вас стрелял, а попал в Казарозу. Вполне мог войти, когда уже свет потушили. — Вадим торопился высказать свои озарения до прихода Ванечки. — Ведь все сходится! Я шаги внизу слышал, когда еще у двери стоял со свечой. Но не поверил. Послышалось, думал…

— Уйди, Кабаков, — не поворачивая головы, попросил Семченко.

— Я же дело говорю. И не кому-нибудь, вам одному!

Семченко молчал, и Вадим с некоторым запозданием сообразил, что эта мысль не ему одному в голову пришла, Семченко тоже. Только он ее гонит от себя, боится близко подпустить.

А Семченко вдруг спросил — не то со злостью, не то с надеждой:

— Чего же он не стрелял сегодня? Чего побежал от меня?

— Нервы не выдержали. — Вадим легко устранил это противоречие.

Вспомнился пананархист Гордин, создатель языка «АО». Он кроме всего прочего рассказывал, что собирает сведения о детях, появившихся на свет в результате кесарева сечения. И просил, если таковые имеются среди публики, после лекции подойти к нему. Этим детям, по словам Гордина, свойственно поразительное чувство бесстрашия. В доказательство он ссылался на трагедию Шекспира «Леди Макбет», один из персонажей которой, некий Макдуф, «из чрева матери был вырезан ножом» и потому вырос смельчаком, каких мало. «Страх смерти, — говорил Гордин, — есть лишь слабый отзвук страха рождения. Не знавший одного не ведает и другого. И в будущем, когда сознательность возрастет, все женщины будут добровольно подвергаться кесареву сечению. Тогда возникнет новая, не знающая страха и сомнения порода людей, и для них язык «АО» станет самым естественным средством общения…»

Вадим подумал, что если догадка его правильна, этот рыжий идист наверняка появился на свет самым обыкновенным образом, а не в результате кесарева сечения. И слава богу! А то неизвестно еще, как бы все для Семченко обернулось. Да и для него самого тоже. Кому нужны лишние свидетели?

Вошел Ванечка, держа в обеих руках лист бумаги — видно, читал или перечитывал на ходу.

— Написал. — Он протянул бумагу Семченко.

— Ты же обещал ему!

— Я вслух обещал не читать. — Ванечка тряхнул лист. — Берите…

«Узнав о письме, которое, направили в губком члены правления клуба «Эсперо» И. Ф. Линев и Н. С. Семченко, мы, последователи де Бофрона, решили принять ответные меры. — Вадим скосил глаза и тоже стал читать, с трудом разбирая беглый крупный почерк. — И это несмотря на то, что товарищи из губкома правильно оценили обстановку и после беседы с нашими представителями, в числе которых был и я, согласились не стеснять нашу деятельность как не противоречащую интересам революции и пролетарского единства. Ответные меры заключались в организации диспута с эсперантистами при участии товарищей из губкома в качестве судей. Я, однако, задумал в отместку уничтожить архив клуба «Эсперо» и похитить самые ценные книги из клубной библиотеки, для чего и сделал попытку проникнуть сегодня ночью в Стефановское училище. По пожарной лестнице я собирался проникнуть на чердак, но, увидев дверь черного хода открытой, пошел по этому пути. Пройдя всего один пролет, услышал наверху шаги, крики и звон разбитой лампочки, после чего побежал…»

«Вся ответственность за этот опрометчивый и не достойный принципов нашего движения шаг лежит исключительно на мне. Я предпринял его на свой страх и риск, не посоветовавшись с товарищами, и потому прошу подвергнуть меня наказанию без огласки, использовав любой удобный вам предлог, чтобы не давать в руки эсперантистов лишний козырь, который может быть использован против…»

Вадим не успел дочитать, Семченко перевернул лист, надеясь, видимо, найти на обороте продолжение, некий все объясняющий постскриптум, и, не найдя, вернул бумагу Ванечке.

— Похоже на правду? — спросил тот.

— По-моему, она и есть.

Но Вадим засомневался:

— Как он собирался книги-то унести? У него ни мешка с собой, ничего.

— Ремнями хотел затянуть, — объяснил Ванечка. — Так говорит… У него в брюках ремень и еще подпояска.

Семченко только сейчас сообразил, что Вадим тоже прочел объяснение идиста, повернулся к нему:

— А ты говорил…

— Кажется, я понял, о чем речь, — вмешался Ванечка. — Мне эта мысль давно пришла. Не один ты такой умный, курьер!

— Какая мысль? — встревожился Семченко.