Айзек Азимов - Покупаем Юпитер (Сборник рассказов)

У Пойнтдекстера застучали зубы, когда начало движения отозвалось у него внутри живота. Словно от быстрого спуска в лифте, но не совсем. Что-то трудно уловимое, и тем не менее вполне реальное.

- А что, если... Баррон рявкнул:

- Ничего случиться не может! Бога ради!

Тут же последовал сильный толчок, и Пойнтдекстера отбросило на стенку.

- Черт побери! - пробормотал Баррон.

- Что произошло? - спросил Пойнтдекстер еле слышно.

- Не знаю, но это неважно. Мы всего на двадцать два часа в будущем. Выйдем поглядим, что произошло.

Дверь машины скользнула в прорезь, Пойнтдекстер судорожно выдохнул весь воздух из легких.

- Тут же ничего нет! Ничего! Ни вещества. Ни света. Пустота!

- Земля сдвинулась! - истерично закричал Пойнтдекстер. - Мы этого не учли. За двадцать два часа она продвинулась на тысячи миль в пространстве, обращаясь вокруг Солнца.

- Нет, - слабым голосом возразил Баррон, - я этого не забыл. Машина сконструирована так, чтобы следовать по ходу времени Земли, куда бы она ни двигалась. Кроме того, даже если бы Земля ушла из-под машины, то где Солнце? Где звезды?

Баррон вернулся к пульту. Ничто не поддавалось нажиму, ничто не работало. Дверь не закрылась. Пустота!

Пойнтдекстеру было трудно дышать, трудно пошевельнуться.

- Так что же произошло? - еле выговорил он.

Баррон медленно прошел к центру машины и с мучительным усилием сказал:

- Частицы времени. По-моему, мы застряли. между двумя частицами. Пойнтдекстер попытался сжать кулаки и не сумел.

- Не понимаю.

- Как лифт. Как лифт. - У Баррона уже не было голоса, чтобы произносить слова, он только шевелил губами. - Да, как лифт. застрявший между этажами.

Пойнтдекстер не мог даже пошевелить губами. Он подумал: в безвременьи ничто не может существовать. Всякое движение замирает, всякое сознание. Все, все. В них минуту-другую сохранялась инерция времени - ну, как тело наклоняется вперед при внезапном торможении автомобиля, но она стремительно замирала.

Свет внутри машины померк и погас. Чувства, сознание застыли. Одна последняя мысль, один последний мысленный вздох: хубрис. ате! Тут остановилась и мысль. Ничто! На всю вечность там, где даже вечность не имела смысла, не будет ничего, кроме. пустоты!

Все три «Пустоты» были опубликованы в июньском номере «Инфинити» за 1957 год, и идея уловки, полагаю, заключалась в предоставлении читателю возможности сравнить их и обнаружить, в каком направлении работали три совершенно разных воображения, исходя из одного невыразительного заглавия.

Быть может, вам бы хотелось прочесть здесь все три рассказа, чтобы вы могли сами их сравнить. Ничего не выйдет!

Во-первых, мне пришлось бы испрашивать разрешение у Рэндолла и у Харлана, а я вовсе не желаю этим заниматься. А во-вторых, вы недооцениваете мою эгоцентричную натуру. Я не хочу, чтобы их рассказы включались в мой сборник!

Кроме того, следует объяснить, что я всегда расшивал журналы с моими рассказами - просто потому, что мне негде разместить все журналы, публиковавшие мои рассказы. Журналов слишком мною, а места слишком мало Я выдираю мои рассказы и переплетаю их вместе томик за томиком,

на случай если они мне понадобятся (как, например, для подготовки этой книги). По правде сказать, у меня уже и для томиков места не хватает.

Но как бы то ни было, когда у меня дошли руки до июньского номера «Инфинити» за 1957 год, я выдрал только «Пустоту!», а «Пустоту?» и «Пустоту» выбросил.

Впрочем, вы, возможно, учитывая мою эгоцентричную натуру, ничего другого от меня и не ждали.

Какое дело пчеле?

Does a Bee Care? (1957)Перевод: И. Гурова

В далеком прошлом, в середине пятидесятых, когда некоторые из менее богатых научно-фантастических журналов (не то чтобы хоть какие-то из них были особенно богатыми) просили у меня рассказ, я обычно соглашался на гонорар, какой платили «Поразительные истории» и «Гэл-экси» за рассказы, писавшиеся специально для них. Платили они, вполне доверяя моему слову, что рассказ создавался именно для них, а не был извлечен со дна ящика. (Порой бывает очень сподручно слыть таким идиотом, что ты и сжульничать не сумеешь.) Из чего, собственно, следует, что в тех случаях, когда редактор А отвергал мой рассказ, я считал своим долгом, сообщить об этом редактору Б, когда предлагал ему тот же рассказ. Во-первых, когда от твоего рассказа отказываются, естественно, возникает мысль вроде: «Ох ты! Значит, рассказ - редкостная дрянь!» И только честно дать следующему редактору возможность согласиться с таким мнением. Во-вторых, если следующий редактор рассказ все-таки возьмет, ему уже не требуется платить что-то сверх своего обычного гонорара. Это означало потерю десятка-другого долларов, зато мне было уютнее внутри своей сморщенной душонки.

Как бы то ни было, «Какое дело пчеле?» был написан в октябре 1956 года после того, как я обсудил идею с Робертом П. Миллзом из «Фэнтези энд Сайенс Фикшн», который стал главным редактором нового сестринского журнала «Венчер Сайенс Фикшн».

Видимо, исполнение обмануло его ожидания, потому что Миллз отверг рассказ, сочтя его недостойным как «Венчер», так и «F&SF». А потому я передал его журналу «Иф. Уорлд оф Сайенс Фикшн», упомянув про отказ, и получил за него не самый высокий гонорар. Рассказ появился в июньском номере за 1957 год.

Печальнее всего то, что я так и не понял, из-за чего его могли отвергнуть или взять, а также, кто из редакторов был прав - тот, кто отверг рассказ, или тот, кто его взял. Вот почему я не редактор и не собираюсь им становиться.

А впрочем, судите сами.

 Корабль возник как металлический скелет. Затем снаружи его постепенно покрыла сверкающая кожа, а внутри расположились жизнеобеспечивающие органы странных форм.

Из всех, кто принимал участие в его создании (за одним исключением), Торнтон Хаммер физически делал меньше остальных. Возможно, именно поэтому он пользовался наибольшим уважением. Его областью были математические формулы, проходившие основной линией на чертежах, а те в свою очередь послужили основой объединения всяких масс и различных форм энергии, которые воплотились в корабль.

Теперь Хаммер угрюмо смотрел сквозь плотно сидевшие на носу очки. Их стекла ловили свет флюоресцентных трубок наверху и отражали его прожекторными лучами. Теодор Ленгел, инспектор отдела кадров корпорации, оплачивающей постройку, встал рядом с ним и сказал, тыча указательным пальцем:

– Вон тот! Вон тот человек.