Чарльз Шеффилд - Схождение

— Вы хотите сказать, что Квинтус Блум — дело ваших рук?

Орвил Фримонт задумался сильнее, чем за все время встречи.

— Мне лестно так думать. Но я подозреваю, что Квинтус сформировался задолго до того, как мне посчастливилось с ним встретиться. Этот напор, это стремление быть первым и добиваться успеха — не знаю, когда и откуда они взялись. Но когда мы встретились, этими качествами он уже обладал. — Он взял Дари за руку и долго держал ее. — Надеюсь, вы хорошо напишете о Квинтусе. Бедный маленький чертенок заслуживает этого.

Дари торопливо зашагала по холодным ночным улицам Расмуссена. Последний автобус отходил через несколько минут. Спотыкаясь и скользя на тонком льду, покрывшем тротуары, она пыталась оценить свое путешествие в Фоглин и Расмуссен. Теперь она знала Квинтуса Блума гораздо лучше. Благодаря Орвилу Фримонту она нашла подтверждение его сильным сторонам и узнала немножко о его слабостях.

И когда Дари вошла в ожидающий автобус, она вдруг поняла, что ее визит на Мир Джерома открыл ей нечто такое, чего ей лучше было бы не знать. Она увидела Квинтуса Блума глазами Орвила Фримонта: не самоуверенного и высокомерного взрослого человека, но упорного ребенка — маленького, одинокого и обиженного.

Возможно, визит к Орвилу Фримонту был большой ошибкой. И теперь, каким бы противным ни казался Квинтус Блум, Дари гораздо труднее его ненавидеть.

13

Дари Лэнг и Квинтус Блум оказались не единственными, кого заинтересовали изменения в артефактах. Ханс Ребка, размышляя аналогично, похоже, занимал более выгодную позицию, чем эти двое, чтобы подойти к данному вопросу со всей серьезностью. Он единственный выслушал выступление Квинтуса Блума, а затем узнал из первых рук об изменениях на Дженизии и бесследном исчезновении Жемчужины.

Но с какой стороны подступиться? Человек действия — искатель приключений до кончиков ногтей, — он совершенно не походил ни на Квинтуса Блума, ни на Дари Лэнг с их энциклопедическими знаниями о каждом артефакте в рукаве. Чтобы Ханс Ребка сумел распознать перемену, последняя должна предстать перед ним в полный рост.

И осознание этого странным образом упростило для него принятие решения об отлете с Врат Стражника.

Незадолго до первой встречи с Дари Лэнг Ханс Ребка с головой погрузился в подготовку исследовательской экспедиции на артефакт Парадокс. И в тот самый момент, когда он уже приготовился стартовать, его направили на Тектон и Опал, вызвав тем самым бурю негодования. Он столько месяцев убил на изучение всего, что было известно об этой сферической аномалии, и теперь эти знания пропали впустую!

Но как знать, возможно, ему удастся использовать их теперь, дабы подтвердить или опровергнуть идеи Дари Лэнг и Квинтуса Блума. Но даже если он не найдет никаких изменений в Парадоксе, для подобного путешествия у него имелись веские основания. Процедура холодного запуска, потребовавшая вскрытия черепной коробки Ввккталли, напомнила ему еще об одной особенности вживленного компьютера, которая как раз и могла оказаться ключом к тайне Парадокса.

Ребка смотрел на мерцающий впереди мыльный пузырь, поверхность которого гипнотизировала переливами всех цветов радуги. Парадокс считался одним из самых маленьких артефактов — всего пятьдесят километров в поперечнике. В отличие от Стражника или многих других, вокруг Парадокса не существовало непроницаемого барьера для приближающихся кораблей. Звездолеты исследователей могли свободно проникать внутрь и выходить обратно физически неповрежденными. К сожалению, как выяснили первые исследователи Парадокса (вернее, как выяснили люди, нашедшие их потом), этого нельзя было сказать об экипаже. Парадокс начисто уничтожал любой тип памяти, органической или неорганической. Выжившие экипажи вели себя как новорожденные младенцы, которым оставили только жизненно важные инстинкты. С банками данных и компьютерной памятью кораблей происходило то же самое. Их содержимое бесследно пропадало. Любая управляемая компьютером система корабля — а таких было множество — внутри Парадокса не действовала. Корабли выходили оттуда с открытыми люками, с температурой, упавшей до температуры окружающего пространства, или с заглохшими двигателями.

Эффект получил название «лотос-поля». К сожалению, это не означайте, что во всем рукаве найдется хоть кто-то, имеющий малейшее представление о том, как или зачем оно работает, или как его можно нейтрализовать. После первой волны экспедиций (первых официально зарегистрированных экспедиций; никому не было известно, сколько раз открывали Парадокс и сколько раз память о нем была начисто стерта) доступ к артефакту закрыли для всех, кроме специально подготовленных исследователей.

К таким исследователям относился Ханс Ребка с его многолетним опытом в такой деликатной области, как умение избегать всевозможных неприятностей.

Но это ни в коей мере не относилось к Ввккталли. Вживленный компьютер смотрел на Парадокс как ребенок, которому пообещали новую игрушку.

— Как вы думаете, лотос-поле занимает весь внутренний объем или только поверхностный слой?

— Вероятно, только слой. Известно, что оно там есть. А благодаря просвечиванию, у нас также есть сведения о наличии в Парадоксе других многочисленных внутренних структур. — Ребка колебался. Общий план предстоящих работ его вполне удовлетворял, но теперь настало время практических вопросов. Каким образом лучше всего размотать, а затем смотать обратно тридцатикилометровую бухту тонкого волоконно-оптического кабеля? Где лучше всего пропустить кабель в скафандр, чтобы не нарушить герметичность? И когда Ребке надевать свой собственный скафандр?

Досадно, что все задуманное придется проделать в скафандрах, но другого выхода Ребка не видел. Даже если каким-то чудом внутри Парадокса окажется воздух, пригодный для дыхания человека, неизвестно, что произойдет по пути. И какова температура внутри Парадокса? Она могла быть абсолютно любой.

— Сиди смирно. — Он стоял за спиной Талли, полностью облаченного в скафандр, за исключением шлема. — Я хочу прорепетировать все действия еще раз.

Он уже пропустил кабель через отверстие в верхушке шлема, загерметизировал точку ввода и подсоединил нейронный разъем к концу кабеля изнутри. Все это он оставил на весу, а сам наклонился, чтобы ощупать затылок Талли. Когда он нажал на три маркированные точки и одновременно потянул вверх, в затылочной части черепа обнажилась белая кость. Защелки открылись, и теперь верхушка черепа могла свободно откинуться вперед на шарнире, спрятанном во лбу. Показался мозг Талли в форме крупного овоида серого цвета, плотно сидящего в черепной коробке.