Александр Громов - Крылья черепахи

– Зачем бы ей натравливать? – пожал плечами я. – Она же ни в чем не виновата.

Феликс коротко рассмеялся.

– Ты уверен? Хм… по-моему, ты просто людей не знаешь, уж не обижайся. Некогда присматриваться, верно? Сидишь за компьютером, гонишь листаж…

– Заткнись, – посоветовал я.

– Все-таки обиделся? Ну-ну, я пошутил. Не сердись. Но я-то… ты пойми, Виталий, я-то с людьми общаюсь постоянно! Таких, как эта Милена Федуловна, я десятки видел. Пожилые женщины устроены в общем-то довольно просто. Жизнь сложилась не так, как она хотела, честолюбие не удовлетворено… да-да, не удовлетворено. Эка фигура – завуч да заслуженный учитель! Ей в жизни хотелось добиться большего, а не вышло. Личная жизнь, видимо, тоже не удалась, для учительниц это в порядке вещей. В таких ситуациях нормальное здоровое честолюбие зачастую превращается в болезненное властолюбие со всеми вытекающими… И ей уже мало разумно властвовать, ей хочется подавлять и унижать. Обычная болезнь среднего и низшего управленческого звена, а школа, согласись, самая благодатная почва для развития этой болезни. Разве нет?

– Пожалуй. – Я припомнил свои школьные годы. Наверное, в каждой школе есть своя Милена Федудовна,а то и две-три сразу.

– Конечно, и ей приходится сгибаться перед вышестоящими, – продолжал Феликс предаваться психоанализу, – но их не так много, и все они внутри школьно-образовательной системы. Их она готова терпеть. Но вот рядом с ней появляется тот, кого она сразу определила как «мафиозо» – ты заметил? – и кто на нее попросту плевать хотел. Не только он, но и его телохранители находятся вне привычной ей системы и относятся к ней примерно так же, как она к нам. Как к грязи. Не поздороваются, не пропустят вперед, могут толкнуть, чтобы освободить проход, причем без всякой злобы, просто отодвинуть, как мешающую вещь… Что, кроме ненависти, могла она испытывать по отношению к нашему покойнику? Причем я убежден, что с каждым днем она ненавидела его все сильнее…

– Это что, мотив? – перебил я. – Я, кстати, покойника тоже не любил.

– До исступления? Настолько, что мог убить?

– Нет. – Я покачал головой.

– Тогда молчи. Это не твой случай. Я говорю о патологии, то есть о том, что, по-моему, является патологией, а в милицейских протоколах записывается как убийство на почве неприязненных личных отношений. Очень нередкая вещь, и не обязательно в нетрезвом виде.

– Аффект?

Феликс поморщился.

– Никто толком не знает, что такое аффект. Я бы сказал, исступленная ненависть, но не до потери способности соображать, а совсем наоборот. А если Милена Федуловна видела камешек, то на один мотив мог наложиться другой и непосредственно подтолкнуть к убийству.

– Как Раскольникова? – улыбнулся я.

– Примерно. И нечего скалиться. Ты не Порфирий, она тебе признание на блюдечке не принесет. Тут ненависть хладнокровная и расчетливая. Ударить один раз, но насмерть, и уйти безнаказанной.

– Амонтильядо, – сказал я. Феликс не понял. Оказалось, что он не читал Эдгара По, Пришлось объяснить.

– Вроде того, – согласился он. – Только твой Монтрезор не выворачивал у Фортунато карманы, а Милена Федуловна вывернула. Звучит убедительно?

– Не очень. Но как гипотеза – ладно уж; сойдет.

Феликс засмеялся, – Конечно, гипотеза. Не хуже и не лучше остальных. Как, по-твоему, Мария Ивановна могла убить?

– Нет, – сразу сказал я.

– Но мотив был, верно?

– Слабенький. Какой это мотив. Подумаешь – внука взяли за шкирку. Не убили ведь и не изнасиловали.

– А изумруд?

– Вряд ли она его видела. И потом, она, по-моему, бессребреница. Идеалистка.

– Положим, никто тебе не скажет, что видел у жертвы крупный изумруд, – резонно возразил Феликс. – Стоп!..

– Что? – спросил я.

– Ничего. – Он махнул рукой. – Мысль пришла. Но это потом… Так вот, никто тебе этого не скажет, а убийца в первую очередь.

– Как раз убийца может сказать – если он хитрый убийца, – возразил я. – А невиновные люди, случайно знавшие о камешке, будут молчать из опасения, что их обвинят в убийстве из корыстных побуждений. Логично?

– Ты бы молчал? – спросил Феликс.

– Если бы прямо не спросили – молчал бы.

– А если бы спросили?

– Тогда не знаю. Смотря по обстоятельствам. И так могло быть, и этак.

– Молодец, что не врешь. Так вот, о Марии Ивановне. Ты заметил, что она не стала возмущаться, когда я прямо обвинил в убийстве Милену Федуловну?

– Ну и что? – сказал я. – Я бы на ее месте тоже не стал. Вообще удивляюсь, как у нее хватило выдержки прожить трое суток в одном номере с этой… педагогической гаубицей. Кошмар же.

– Слушай, – сказал Феликс, – у тебя сахара нет?

– Ты сам не хотел. Ладно, сейчас достану.

– Только по одному кусочку, не больше, – предупредил он. – Понимаешь почему?

Подумав, я кивнул:

– Ужина не было, и завтрака тоже не будет. Завтра соберем общее собрание, раскулачим куркулей, приставим к харчам сторожа и объявим первобытный коммунизм.

Феликс фыркнул.

– Там посмотрим. Между прочим, хорошо, что ты сегодня кой-чем запасся в магазине. Поделиться не откажешься?

– Не откажусь. Ладно, ты не отвлекайся от темы. – Я достал сахар и протянул Феликсу один кусочек. – Кто еще, по-твоему, мог убить? Надежда Николаевна могла?

– Теоретически все возможно.

–"Теоретически"!.. Стоп! А Инночка была с нами на улице? Феликс почесал подбородок.

– Хм. Знаешь, а по-моему, нет.

– По-моему, тоже. А в холле возле тела – была, точно помню. Я бы все-таки выделил тех, кто не покидал корпуса. Это четыре человека: сам Борис Семенович, Милена Федуловна, Инночка и телохранитель Рустам. Убил скорее всего кто-то из них, так?

– Совсем не обязательно.

– И Коля мог убить?

– Вполне вероятно.

– И Леня?

– Мог. У него, кстати, был особый мотив. Я только пять минут назад догадался.

– И Матвеич мог убить? – спросил я с ядом.

– Теоретически – мог.

– А также, наверное, постороннее лицо, – продолжал я саркастически. – Кто-то неизвестный заранее проник в «Островок» с преступными намерениями и прятался в камине. Убив мафиозо, он вылез через трубу на крышу и вылетел на метле. Убедительно?

– Иди ты… – буркнул Феликс.

– Куда это я пойду? Я у себя в номере.

– Это все теориям-сказал Феликс. – Теоретически можно допустить, что здесь побывало неизвестное нам лицо. Beроятность небольшая, но не нулевая. В теории ты, между прочим, тоже мог убить. Помнишь?

– Век не забуду, – огрызнулся я. Теория теорией, но мне очень не нравилась наша изоляция. Прямо как в романе. Того и жди, что нас одного за другим начнут отправлять на тот свет, как тех бедолаг на Негритянском острове… Между прочим, нас осталось как раз десять…