Сергей Лукьяненко - Осенние визиты

Но когда он вернется домой…

Кирилл замотал головой. Нет. Нельзя. Будет только хуже. Убийца знает, где он живет — и не может отличить его от Визитера. Он должен прятаться… может быть на вокзалах…

Ему снова стало не по себе. Кирилл уезжал из Москвы только раз, семь лет назад. Все что запомнилось с той поездки — это плывущие за вагонным окном, к которому он прилип, села и перелески, толкотня на перронах, потом — огромное, бесконечное, теплое море, в которое он врывался с визгом и полной уверенностью — доплыть до другого берега совсем легко.

Сейчас вокзалы были другими. Безумно мечущиеся люди, но уже не в той суете поездки, что было когда-то, а словно напуганные чем-то. Грязные, словно из задницы вылезшие, существа в углах и под лестницами — когда-то тоже бывшие людьми, но стремительно утрачивающие остатки сходства. Среди них были и дети — Кириллу всегда делалось не по себе, когда он видел их.

Взрослые могли быть кем угодно — пьяницами, наркоманами, неудачниками — они лишь напоминали, что в жизни легко можно проиграть. Дети, с холодной злобой в глазах и улыбкой затравленных волчат словно безмолвно кричали — «тебе просто повезло. У тебя есть дом и мама. Но это случай. Ошибка. Ты должен быть с нами». Он вспомнил их взгляды, когда случайно натыкался на таких — взгляды мелкого хищника, оглядывающего жертву.

Нет. Только не вокзалы.

Кирилл бродил по улицам часа два. Несколько раз звонил домой — вначале трубку никто не брал, потом отозвался незнакомый мужской голос. Ему стало не по себе. Он выскочил из-под прозрачной каски таксофона, даже не повесив трубку.

Он ждет его?

Кирилл добрел до какого-то супермаркета, не размышляя, вошел в слякотное тепло. Народа было немного. Он побрел вдоль прилавков, потом купил в баре кусок пиццы. Съел ее, не почувствовав вкуса.

Что-то заставило его дойти до отдела электроники. Здесь работало несколько телевизоров — по двум крутили кассеты с видеоклипами, остальные были настроены на местные каналы.

Свой дом он узнал сразу. Это был горячий выпуск новостей — той популярной бригады, что носится по городу, прослушивая милицейскую волну и успевая на место преступления едва ли не самыми первыми.

— Нет, — прошептал Кирилл.

Звук в телевизоре был отключен, наверное, чтобы не заглушать голос певца с другого аппарата. Под нервный гитарный перебор Кирилл смотрел на покачивающиеся в такт шагам оператора стены подъезда. Наплыв — на шрам в стене, и так отпечатавшийся в памяти. Кирилл зажмурился. Когда он открыл глаза оператор стоял у открытой двери — у его квартиры. Молодой парень в форме что-то говорил, виновато улыбаясь. Не пускал внутрь?

Потом оператор отступил на шаг, и Кирилл увидел, как выносят носилки, прикрытые белой простыней. Простыня была в бурых пятнах.

Он не заплакал. Словно окаменел, глядя, как уносят его маму.

Лицо репортера, опять — неслышная скороговорка… На несколько секунд — фотография во весь экран. Его фотография.

Кирилл отступил на шаг.

Голос певца, скользивший где-то по краю сознания, внезапно стал отчетливым, почти материальным. Кирилл схватился за него, как за спасательный круг, жесткий, холодный, но дающий хоть какую-то надежду удержаться.

Плачь! Мы уходим отсюда — плачь,Небеса в ледяной круговерти…Только ветер сияния — плачь!Ничего нет прекраснее смерти…

Кирилл Корсаков, потерявший все, что составляло его жизнь, вышел из магазина. Нет, он так и не заплакал. Плакать — это порой слишком мало. Он встал к таксофону у входа. Телефон милиции — бесплатно… Кирилл опустил руку в карман. Если у него не осталось жетонов, то он наберет «ноль два».

Жетон льдинкой коснулся пальцев.

Кирилл набрал номер. Единственный, что смог вспомнить.

— Алло…

Слышно было очень плохо.

— Валя, это ты?

На мгновение Кириллу захотелось, чтобы Валентина Веснина, которого он, как и всех взрослых из клуба «Штурман» звал просто по имени, не оказалось дома.

— Да. Кирилл?

— Привет, Валь…

Пауза.

— Кирилл, у тебя что-то случилось?

Как сказать? Что можно сказать?

— У меня все случилось.

Снова тишина.

— Кирилл, ты где? Мне приехать?

— Я… я сам приеду, — он проглотил возникший в горле комок. — Валя, не говори никому, что я звонил. Ладно?

— Ты с мамой поссорился? — осторожно спросил Веснин.

Кирилл повесил трубку. Быстро, чтобы не услышать больше ничего. Чтобы не захотелось ответить, крикнуть — «у меня больше нет мамы!»

Еще секунда и он бы не выдержал.

Плачь! Мы уходим отсюда — плачь…

Он все-таки не заплакал.

14

Визирь дождался, пока стихли вежливые аплодисменты и покивал, глядя в зал. В зале было почти две сотни идиотов. Но, по мнению психолога, выступление во Всероссийской Лиге Любителей Шашек было чем-то полезно для предвыборной компании.

— Я признателен за приглашение в ваш дружеский круг… или квадрат? — Рашид Гулямович улыбнулся. — Признаюсь, первая игра, в которую я научился играть — это были шашки…

Идиоты в зале терпеливо слушали. Они были разного возраста, даже молодых хватало. Мелькали и женские лица, несколько, как ни странно, показались в полумраке симпатичными.

— Знаете, вот шахматы — прекрасная игра, — продолжал Визирь. — И ее очень любят поддерживать и политики, и бизнесмены. Считается, что шахматы — и есть вершина интеллектуальных игр. А так ли это? Мы, политики, порой спешим. Хватаемся за что-то одно, хорошее, а про остальное забываем. Стремимся к развитому, демократическому государству — а все завоевания наших отцов оставляем в тени. Так и с вашим искусством. Оно сейчас в тени — незаслуженно…

Парочка корреспондентов (наверняка из какого-нибудь «Вестника Русских Шашистов») задумчиво бродила вокруг сцены, поглядывая на Визиря через видоискатели.

— Как-то у нас, в России, — продолжал Рашид Гулямович, — принято считать шашки упрощенными шахматами. Такая же доска, что ли, влияет? А про стоклеточные — международные — шашки многие и не знают. Мне это кажется какой-то аналогией, что ли… Придумали русские шашки на шахматной доске — и сразу словно расписались в подражании. Так вот слепое копирование порой губит все наши начинания. А ведь если разобраться, нет иной такой игры, что сочетала бы простоту и пир интеллектуальной мысли, как шашки. В школах обучают играть в шахматы — о шашках все забыли!

Аудитория сидела как каменная. Мертвая аудитория. Не раскачать. Визирь мимолетно подумал, что с психологом надо будет серьезно обсудить следующие пункты выступлений.