Владимир Кузьменко - ДРЕВО ЖИЗНИ(Фантастический роман в 3 книгах)

– Ну и что? При чем тут аппетит? – не понял розыгрыша Вальтер.

– Очень просто. Всегда, когда мозг берется за непосильные задачи, возникает невроз и человек теряет аппетит. Вспомни опыты Павлова с собаками, когда он заставлял их решать непосильные задачи.

– Ты что же, считаешь, что я?..

– Ничего не считаю. Только логически осмысливаю возрастание аппетита после отдыха и потерю оного после работы. По-видимому, ты переутомился.

– Наш юноша сердит, Вальтер. Ты лучше ешь и не вступай с ним сейчас в дискуссию.

– Я все-таки хочу знать, какого черта мы торчим здесь целый день?

– А тебе разве здесь не нравится? – серьезным тоном спросил Николай. – Посмотри, – продолжал он, – какой чудный пейзаж. Я в детстве мечтал стать художником-пейзажистом. К сожалению, на Земле не осталось ни одного живописного уголка природы, не тронутого цивилизацией.

– Что верно, то верно, – Вальтер потянулся за очередным куском мяса. – Когда мы покидали Землю, вся Европа представляла собой сплошной гигантский мегаполис. Интересно, сколько времени понадобилось бы человеку, чтобы превратить эту прекрасную планету в мусорную свалку?

– Думаю, лет двести, не больше. Через двести лет на месте этих гигантских деревьев задымились бы трубы, а в реке вместо страшного Пифона плавали бы миленькие хлориды, сульфиды и цианиды. Ты обратил внимание, какая в озере прозрачная вода? – спросил Николай Вальтера. – С лодки видно дно на глубине восьми метров. Жаль будет покидать эту планету.

– Я лично ее покидать не собираюсь! – как в воду прыгнул, сообщил Вальтер.

– Как? – стараясь скрыть охватившее его чувство радости, воскликнул Владимир.

– А вот так!.. Что меня ждет на Земле и что я там оставил? У меня гам нет никого из близких. Как биолог на Земле я уже деквалифицирован. Как-никак, двести лет. В этом отношении твой Приходько, конечно, прав.

– Ну, а человечество? – возразил Николай.

– А что человечество? Здесь тоже человечество.

– Это не то же самое. Потом, пойми ты… чувство долга… патриотизм, наконец…

– Что касается долга, то мне кажется, мы его выполнили и больше ничего никому не должны. Ну, а патриотизм… Понимаешь, по мере расширения самосознания начинаешь понимать, что дом человека – это весь безграничный космос.

– А цивилизация?

– Ты знаешь, мне до того надоела наша пластмассовая цивилизация, что не хочется ее больше видеть. Да мне чистый ручеек дороже всех изделий из пластмассы и суррогатной синтетической пищи. Ты говоришь, цивилизация. Да нет ее пока еще и в помине.

– Как так нет?! Ты что-то путаешь.

– Ничего не путаю. Общество не может считаться цивилизованным, если оно свое благополучие, весьма, впрочем, относительное, строит на уничтожении окружающей среды. Природа потратила миллиарды лет, чтобы создать такую вот красоту, – Вальтер сделал широкий жест рукой, как бы приглашая друзей оценить красоту первозданной природы.

– И вот, – продолжал он, – является вонючая обезьяна и все загаживает. Это ты, Коля, называешь цивилизацией? Извини меня, но не цивилизация это, а настоящее дерьмо! Нет, Николай. Человек является самым грязным животным, и, чем дальше он развивается, тем грязнее становится. Права Кибела – Великая Мать, что не дала ему здесь оскотиниться. Человек здесь возник как разумное существо на миллионы лет раньше, чем у нас на Земле. Представляешь, что было бы на этом месте, если б он стал создавать свою дерьмовую, извините меня, цивилизацию? Здесь осталась бы марсианская пустыня!

– Не могу с тобой согласиться. Я – человек, землянин, и она дорога мне, моя планета. Проще всего отстраниться, умыть руки. Вспомни, ради чего мы рисковали ежедневно – да что там ежедневно, ежечасно! – жизнью, как не ради Земли, не ради людей?

– Ну, вот и хорошо. Мы сделали свое дело, и если этот урок не пойдет им впрок, то хрен с ними со всеми. А с меня хватит!

– Хватит? Вот как ты заговорил? Ну, ты как хочешь, а я считаю, что за счастье родной Земли и человечества надо бороться постоянно. А ты как, Владимир?

– Мы уже боролись и сражались, за что нас чуть не повесили. Хотя я и не сидел на скамье подсудимых рядом с вами, но все равно не отделяю себя от остальных и не считаю себя должником человечества.

– Владимир прав, – вмешался в разговор Саша. – Я тоже не сидел среди командиров отрядов, но случившееся считаю для нас достаточным. Я полностью согласен с Вальтером.

– Вы что? Да разве можно таить обиду на все человечество? Ведь это же… – Николай не находил слов от возмущения.

– Правильно, Николай, нельзя, – внезапно согласился с ним Вальтер. – Нельзя таить обиду на все человечество, на весь народ, на государство, на правительство, потому что они всегда правы, даже тогда, когда пожирают собственных детей. Ведь это же мы сами… Ты это хотел сказать?

– Напрасно ты иронизируешь, – с досадой махнул рукой Николай.

– Совсем не иронизирую. Я только логически завершил твою мысль. Ты говоришь о патриотизме землянина – я продолжил и сказал о патриотизме подданного государства, патриотизме области, района, учреждения и т. д. Вообще-то мне претит это слово. И знаешь почему? Да потому, что, чем аморальнее общество, тем больше оно вывешивает на своем фасаде громких лозунгов, прикрывая ими свою аморальность.

– Уверен, что на Земле многое за это время изменилось.

– А я не уверен. Если даже среди нас имеются такие подонки, как Приходько, то чего можно ждать на Земле?

– Так ты из-за этого мерзавца? Разве можно по единичному случаю, по одному негодяю судить о всем человечестве?

– Слишком много таких мерзавцев в нашей истории. И что самое главное: эти мерзавцы всегда берут верх. По-видимому, вся наша система организации общества благоприятствует мерзавцам и негодяям. Что же касается Приходько, то он только подтолкнул меня к решению, которое уже давно зрело в сознании.

День кончался. Постепенно стало смеркаться. Ночи теперь стояли темные. Было новолуние, и тонкий серп желтой луны тускло струился на поверхность реки, отражаясь в ней узкой, мерцающей в ряби волн дорожкой.

Николай взглянул на хронометр и стал собирать сухие сучья, складывая их на прибрежном песке. Остальные присоединились к нему и вскоре почти рядом с водою выросла высокая куча валежника.

Ночная тишина изредка нарушалась плеском крупной рыбы да криками ночных птиц.

Вальтер – заядлый рыбак, не удержался от соблазна и пошел к вертолету за удочками. Вернувшись и нацепив на крючок кусок оставшегося от антилопы мяса, широко размахнулся, чуть не зацепив крючком Сашу, и забросил леску далеко от берега, чуть-чуть придерживая пальцем спиннинговую катушку. Вальтер принципиально не признавал безынерционных катушек и пользовался обычной "трещоткой". Длинный, скользящий поплавок, светящийся во тьме ночи, описал дугу и опустился в воду метрах в тридцати. Некоторое время он стоял, покачиваясь на волнах, потом притопился, опять всплыл и пошел под воду. Вальтер рванул удилище, которое тут же согнулось чуть ли не пополам.