Коллектив авторов - Полдень, XXI век (февраль 2011)

А один раз разомкнул веки – прямо передо мной фургон стоит: колеса большие, повышенной проходимости, крест на борту красный намалеван, стекла мутные, сзади лесенка откинута. И вы по ней. То ли спустились, то ли слетели.

Как ангел.

На вас был белый с синим комбинезон, застегнутый под горло. Вокруг тут же дети заскакали, выпрашивая еду. Альса что-то возмущенное крикнула. Куры эти…

А вы подошли ко мне, ладошкой подбородок подняли, волосы с глаз второй ладошкой убрали. «Как тебя зовут?», – спросили. Говор у вас был смешной. Чистый очень. Видимо, учили где-то у себя по книжкам. Мы все больше окончания глотаем. «Ин на хоста?» звучит у нас как «Ин на хос?». А на Рио-Нуво и вовсе как «Ин а хо?»

Но я все рано ответил. Улыбнулся и ответил: «Мигель, сеньора ангел». Потому что как это, не ответить ангелу?

«Очень приятно, Мигель, – сказали вы. – Меня зовут Элизабет. Элизабет Кавендиш. Я – врач».

Потом Хосе проснулся, и вы ему руку подали: «Элизабет». Только он не понял ничего, замотал головой. «Мигель, – снова обернулись вы ко мне, – я могу вылечить тебя и твоего друга от лихорадки. Ты хочешь вылечиться?». И я сразу захотел. Тогда вы укололи мне палец, а затем выступившую каплю крови ловко всосали каким-то приборчиком.

Может быть, тогда вы мою «оло» украли?

Хотя, конечно, что я такое мелю! Вы не думайте, это я от радости совсем дурной…

Вот увидел вас вчера, и что-то словно просыпается во мне, вспоминается вроде напрочь уже забытое, за письмо вот сел. В пятницу одноглазый (Энрико, то есть) едет в Чейясу, там есть почтовое отделение, так я с ним и пошлю, чтобы он отправил. Адрес я с визитки вашей списал. Кабела, Каро-Гранде, Институт биотехнологических исследований и медицины. Это где-то к северу от нас, а точнее не знаю. На конверте я вывел печатными буквами: «Элизабет Кавендиш лично в руки». Так что, думаю, дойдет.

Тут мне вчера приснилось, будто в больнице лежу, а вы надо мной склонились и ласково так говорите: «Все будет хорошо, Мигель. Потерпи». А может, это и не сон был. Я теперь, наверное, многое вспомню. Так мне кажется.

А вернулись мы в деревню нормально. Что мне теперь делать – только ждать. Ваш Мигель.

Здравствуйте, Элизабет.

Прошла уже неделя, а от вас нет никаких вестей. Нетерпение заставляет меня кусать пальцы. Где вы, Элизабет?

Я не верю, что вы меня забыли. Я помню, вы называли меня «уникальным Мигелем». Наверное, это не просто так. Видимо, вас держит ваша работа.

Вчера я раскопал свой тайник. Под домом, ближе к левому углу. В скучной жестяной коробке хранилось все мое состояние – двести полученных от вас долларов, и я взял их все. Я думаю как-нибудь добраться до Каро-Гранде.

Мне снятся странные сны, Элизабет. Мне снится, что в моей руке мачете. Мне снится обезумевший Хосе. Мне снятся винтовочные выстрелы, хлесткие, звонкие, от которых мое тело изгибается и раскачивается в гамаке.

Мне кажется, я помню себя мертвым.

Я сказал об этом Альсе. А она стала смеяться, как припадочная. «Это весело, Мигель! Очень весело! Ты – мертвый!» А Рубен Тамарго, расчесывая бороду, заметил, что такой сон означает близкую встречу. «Ты знаешь, с кем хочешь встретиться, Мигель?».

Я-то знаю.

После транспортника все валилось у меня из рук. Скоро на моей совести были две глиняные миски и кувшин с молоком, выпавшие из дырявых рук и разбившиеся. Молока было особенно жалко. А еще я чуть не ушел в зыбун с головой, потому что задумался, когда вы сможете приехать, и свернул с тропы. Рауль тогда вытащил меня и, похлопав по щекам, сказал: «Очнись, Мигель. Совсем что-то с тобой не то».

Но я не очнулся. Как тут можно очнуться?

В голове моей всплывают слова, которых я никогда не знал и даже не слышал, иногда мне чудятся разговоры внутри черепа, разные голоса, там есть ваш, Элизабет, голос и еще чей-то, а иногда это просто звуки вроде стука каблуков или шуршания одежды.

Один раз я сидел в доме и кто-то вдруг сказал во мне: «Лихорадка Римана, она же трясучка, вызывается укусом так называемой Кабельской мошки – Simulia Cabela. Летальность – средняя. Детская летальность – высокая».

Я прижал ладони к ушам, и голос умолк.

Он потом еще порывался сказать что-то, но я тут же тряс головой и начинал петь: «Ла-ла-ла, ла-ла-ла». Застав меня за этим занятием, Хосе покрутил пальцем у виска. «Никто не поет самому себе, Мигель. Только сумасшедшие».

Я убежал от него на маниоковую плантацию.

Плантация у деревни чахлая. Маниоку наши болота не нравятся, созрев, он сильно горчит.

Пропалывать его – адская работенка. Но я, не разгибаясь, выкосил под солнцем целый ряд. Ползун-траву, желтый коготок, остролист – все мои руки вырывали без жалости. И главное – никакие посторонние мысли ко мне не лезли. Потому что не до них. Я представлял только, как мы встретимся, как вы посмотрите своими насмешливыми глазами и скажете: «Что, Мигель, соскучился?». А я скажу: «Да». Или просто возьму вас на руки. Хотя, конечно, это все так, воображение.

Мне многое вспоминается потихоньку. Сейчас я думаю, как я умудрился все забыть в ваше отсутствие? Непонятно. Словно кто-то взял и вымарал мою память, не всю, кусками, важными эпизодами, а теперь она восстанавливается.

Вы помните бокс 6А?

Я там лежал, в этом вашем институте.

Через день после вашего появления в деревне все в сизых выхлопах появились три грузовика с тентованными бортами. Полный, губастый, в очечках, бледный человечек в халате вышел из головного и сказал, что по вашему поручению он отберет для института желающих излечиться от лихорадки. Когда мы построились (а он сказал: «Постройтесь», и ему еще помогли солдаты, которых было шестеро), он попросил, чтобы мы не пугались: «Ничего страшного с вами не случится». Очечки его задорно поблескивали, а щеки лоснились от пота. Солнце тогда разошлось и жарило по-страшному. Над болотами роился гнус, наверное, та самая Simulia Cabela. От грузовиков пахло нагретыми резиной и металлом.

«Институту, – выкрикнул бледный человечек, краснея на солнце, – для исследования нужны люди. Желательно – переболевшие. Они будут участвовать в разработке лекарства и его испытаниях. Их семьи, – он сделал значительную паузу и продолжил: – их семьи получат еду и спирт. Сами добровольцы получат деньги. Двести долларов!»

Рауль присвистнул. Мы переглянулись.

На двести долларов в Чейясе можно купить вполне приличный пикап. Или двадцать мешков тапиоки, маниоковой муки, хорошей, без жучков, сладкой. Или телевизор поновей.

В общем, нам с Раулем предложение понравилось. А у Хосе и вовсе глаза загорелись. Он все мечтал у Касика Сагранья полдома выкупить, а тут такой шанс. Хосе даже шаг вперед сделал.