Герман Чижевский - «На суше и на море» - 65. Фантастика

— Не совсем так, мой мальчик, — смеется Тангар, — не совсем так. Председатель — это общественное поручение, как говорили раньше. Это всего на два года. А потом я уеду к себе на Венеру…

— А почему Председателем выбрали тебя? — спрашиваю я.

Тангар пожимает плечами:

— Я историк. А историков выбирают чаще, чем других: мы хорошо помним людские ошибки…

Я не совсем понял, но продолжаю спрашивать:

— А Главный Космонавт? Его тоже снова не выберут?

— Космонавт — это профессия, мой мальчик. И пока Грат — лучший Космонавт Республик, он и будет, конечно, Главным Космонавтом.

Мы помолчали. А потом я сказал тихо-тихо, мне не хотелось, чтобы даже дядя Женя это слышал:

— А может быть, я буду поэтом, дядя Тангар. Мне очень нравятся стихи.

— Великолепно! — обрадовался Тангар и протянул руку, словно хотел коснуться меня. — Но тогда тебе придется, малыш, много летать. Ведь ты будешь говорить с миллиардами людей — с учеными, пилотами, инженерами… Они смелые люди, малыш, и тебе, чтобы понять их, придется побывать вместе с ними в лабораториях, экспедициях, на планетах и астероидах… Запомни, Андрей, никогда, какую бы ты профессию ни избрал, ты не будешь нуждаться ни в еде, ни в одежде, ни в жилье. Но если ты будешь жить только для себя, люди не будут тебя уважать. А это очень тяжело, малыш, когда люди тебя не уважают. Уж ты мне поверь: я историк, и я многое видел…

Тангар уплыл вместе с креслом куда-то вправо, а на его месте появился Главный Космонавт.

— Значит, договорились, Карелов, — продолжил он разговор с дядей Женей, — вы будете работать на космодроме… Ну хотя бы в районе старого Новосибирска. Кстати, там есть и институт лесоводства, куда мальчик сможет поступить, окончив школу… Желаю вам обоим удачи…

Уже больше двух лет прошло с той памятной беседы. Дядя Женя дважды летал — на Марс и Сатурн. И по тому, как он иной раз ворчит, что не желает быть межпланетным извозчиком, я понимаю: его уже тянет к звездным полетам. А я полюбил свою будущую профессию. Побывал в тропических джунглях Казахстана и в суровых лесах Антарктиды… А иногда, почему-то чаще всего по вечерам, когда дяди Жени нет дома, меня тянет на родину — на «Россию».

Я веду ракетоплан к небольшому, известному теперь каждому школьнику островку. Солнце закатывается за выпуклый, вспененный край океана. На черный, отполированный бурями базальт отвесных скал накатываются волны. Они бегут одна за другой, гневно встряхивая седыми гребнями, и с грохотом, подобным раскату грома, расшибаются о берег. А «Россия», нацелив в небо стремительный, обгорелый, рябой от метеоритных дождей корпус, словно летит, вечно летит к далеким блистающим звездам.

Автомат распахивает передо мной люк звездолета, и я переступаю высокий порог. Здесь все как прежде. Автокосмонавта можно спросить о температуре и плотности воздуха, можно приказать проложить ему курс до Луны. Он все это сделает, но не сможет сделать только одного — выполнить команду «Старт!», потому что в двигателях нет горючего. Автоматы содержат корабль в чистоте и порядке. Электронная машина может по вашей просьбе прочитать вам Шекспира и Толстого, Блока и Хемингуэя…

Я медленно прохожу по отсекам звездолета, и старый корабль, кажется, узнает и приветствует меня. Потом я вхожу в рубку управления, выдвигаю телескоп. И почему-то чаще всего я навожу его на созвездие Эридана. Там, вокруг одной из его звезд, невидимая с Земли, проносится планета Несчастья. Какая она? Почему погиб именно на ней экипаж «России»? Есть ли на планете жизнь, леса, моря, реки? Не знаю. Никто не знает. Главный Космонавт только через два года собирается послать туда экспедицию. А меня уже сейчас тянет в полет. Почему? Потому ли, что я внутренним слухом все чаще слышу голос отца, говорящего со мной с планеты Несчастья? Или я просто мечтаю, как тысячи мальчишек, попасть в интересную и опасную экспедицию? Не знаю…

В телескопе плывет далекое созвездие Эридана и ничего не желает рассказать о своих тайнах. Человеку придется их вырывать у Вселенной, как всегда, с боем…

А Тангар ждет меня на Венере. Во время нашей вчерашней телевстречи мы обсуждали с ним возможности роста земных пальмовых лесов на его жаркой планете.

Николай Шульц

ТАЙНА ДРЕВНЕГО МАНУСКРИПТА

От автора

В 1913 году при посещении Долины царских гробниц моему другу, египтологу, погибшему в первую империалистическую войну, посчастливилось приобрести уникальный папирус. Расшифровка древнего манускрипта показала, что он был написан более трех тысяч лет назад. Много споров вызвал характер повествования. Большинство относило его к ранним произведениям египетской художественной литературы типа «Потерпевший кораблекрушение», древнейшего папируса, хранящегося ныне в Эрмитаже. Оппоненты, составлявшие меньшинство, считали, что это опоэтизированная летопись какого-то события, следы которого были уничтожены в смутное время конца XVIII династии.

Фараоны Египта, пытаясь вычеркнуть из памяти народа имена неугодных им лиц, безжалостно уничтожали все, что могло напоминать о них.

Завоеватели Египта поступали еще хуже: они предавали огню все ценнейшие реликвии, богатейшие собрания рукописей.

В III веке до нашей эры по повелению фараона Птолемея II, основателя величайшей в мире библиотеки, в Александрию было свезено со всех концов Египта до семисот тысяч старинных манускриптов. Часть их погибла во время пожара при осаде города Юлием Цезарем в 47 году до нашей эры.

Марк Антоний пополнил эту потерю, подарив Клеопатре библиотеку Пергамского царства, насчитывавшую двести тысяч манускриптов, вторую по величине после Александрийской.

В 642 году нашей эры религиозный фанатик халиф Омар, завоевавший Египет, сжег обе сокровищницы. Две недели на улицах Александрии пылали костры, сложенные из рукописных свитков, ими топили бани.

Так погибли памятники древней культуры — свидетели исторических событий, сохранившихся ныне в памяти потомков лишь в виде легенд и сказаний.

Вот почему рукопись, найденная моим другом, имела такую ценность: она проливала свет на некоторые, доселе неизвестные страницы истории Египта. Древний манускрипт чрезвычайно заинтересовал и меня. Но с гибелью моего друга бесследно исчез и папирус.

Полеты космонавтов, готовых завтра понести далеким мирам светоч наших знаний и культуры, заставили меня вспомнить об уникальном папирусе, и я решил записать то, что сохранила память.