Завацкая Яна - Союз летящих

— Вы что, живете вечно?

— Нет, — Кьена покачала головой, — никто не живет вечно. Но… жизнь керы несравненно дольше, чем жизнь физического тела. Тело изнашивается. Керу, правда, тоже можно разрушить… Но это очень трудно.

— Скажите… а почему вы взяли меня? С какой стати? Это похоже на фантастику, — Светлана вновь ощутила полную нереальность происходящего, — но это даже для фантастики нелогично как-то. Я ведь старуха. Кому интересны старухи?

Кьена усмехнулась, на щеках ее возникли трогательные ямочки.

— Света… Знаешь, сколько мне лет в пересчете на земное счисление? — Светлана вопросительно подняла брови, — Мне шестьсот двадцать два года.

Светлана молчала некоторое время.

— Сколько вы живете?

— Тела можно менять и обновлять. А кера по земному счету живет около двух тысячелетий. Потом она уходит. Над этим мы не властны. И этот процесс не поддается изучению. Когда уходит кера… наука здесь бессильна, Светлана, и очевидно, в этом есть какой-то глубокий смысл, которого мы не можем понять до конца. Но конечно, тайри можно убить. Раньше срока. Так же, как любое живое существо.

Она ласково смотрела на Светлану, глаза ее лучились. Кьена Лучистая.

— Да, — она погладила Светлану по голове, — все только начинается. Твоя жизнь в самом начале. Так уж получилось, что у тебя есть потенция… способность к инициации в тайри. Это встречается очень редко, мы отслеживаем таких людей на всех планетах и инициируем.

Светлана выдавила усмешку.

— Что-то все равно фантастика эта не вяжется… В общем-то, я про такое читала что-то. Но обычно такие приключения бывают у молодых, а я…

— Ты все еще не можешь понять, что ты даже еще не молодая — ты маленькая. Земной календарный возраст ровно ничего не значит. Но я отвечу на твой вопрос, я понимаю, что ты имеешь в виду. Мы всегда инициируем только людей, проживших жизнь на своей планете… сколько принято по максимуму. 50 лет, 60, 80. Я могу объяснить, почему. Инициация может быть опасной. Мы сделали ее сейчас практически безопасной, и это достигается прежде всего тем, что мы тщательно отбираем кандидатуры. То есть способных к инициации намного больше, но не все из них могут ее пережить и остаться в здравом рассудке… и скажем так, не превратиться в чудовище — ибо и такое бывало. Но тебе не надо бояться, сейчас мы инициируем только со стопроцентной гарантией. Мы проверили тебя. И один из методов проверки — это жизнь. Прожитая жизнь на обычной человеческой планете…

— У меня была самая обыкновенная жизнь, — произнесла Светлана, — я не воевала. Не была в тюрьме. Ничего такого. Ну только в детстве… бомбежки, эвакуация. Голод. А потом всю жизнь… я жила в мирное время, в хорошей стране. Я же не герой, я самая обычная. Какая же это проверка?

Ямочки снова появились на щеках Кьены. Какой ласковый у нее взгляд… бесконечно терпеливый и ласковый.

— Ничего, Светлана. Этого вполне достаточно.

Бред продолжался. И становился все более реальным.

Кьена принесла поесть. Еда оказалась фантастически вкусной и совершенно непонятной. Ни овощи, ни мясо, ни рыба. Что-то белое плотной консистенции, что-то розовое помягче и маленькие хрустящие золотистые шарики. Светлана даже спрашивать не стала.

А янтарный напиток в высоком (кажется, даже хрустальном) бокале, мерцающий золотыми искрами, оказался невероятно знакомым. Да! Это был самый обыкновенный советский бочковой квас. Светлана его всегда просто обожала. Но когда до нее это дошло, уставилась на тайри с изумлением.

— Это же… как это так? Откуда у вас…

Кьена засмеялась.

— Это напиток Льети. Это не квас! Светлана! Льети очень интересная штука — он подстраивается под вкус того, кто пьет. Каждый почувствует то, что ему приятнее всего. Он дает тебе именно то, что нужно. Кстати, минеральный состав он тоже подстраивает…

Бред какой-то, подумала Светлана. Совсем уже. И они хотят, чтобы я это приняла за реальность?

Сон, конечно, интересный. Хорошо бы он подольше продолжался… А то ведь вернешься в реальность — и даже записать не сможешь. Паралич. А разве раньше в снах, даже самых ярких и реальных, могли появиться такие мысли?

Светлана вдруг испугалась. Кьена обняла ее за плечи.

— Света, хочешь немного прогуляться? Твое тело уже адаптировалось. Ты сможешь встать. Я начну тебе показывать наш корабль.

Она встала без особого труда. Оглядела себя. На ней ничего не было, но Светлана не стеснялась — в конце концов, Кьена тоже женщина. Боже мой, как изменилось тело! У нее никогда не было такого красивого тела, тоненькой талии, подтянутой груди… И в то же время — это было ее тело. Такое, каким могло бы быть, наверное, лет в 25 — если бы с детства занималась спортом, следила за собой.

— Надень вот это, — Кьена подала ей маленький золотой браслет с цветными квадратными выпуклостями, — и нажми на малиновый камень.

Света нацепила браслет на запястье, нажала. И вздрогнула, ощутив на теле — одежду. Одежда возникла ниоткуда, сама собой. Элегантный голубоватый комбинезон. Кьена, кстати, тоже очень хорошо одета, только теперь заметила Светлана. Не как космонавт из фантастического фильма, а просто, функционально и со вкусом, до незаметности хорошо — желтоватая блузка, широкие вроде бы шелковые летящие шаровары, мягкие сапожки в тон.

— Ну что, нравится? Потом я научу тебя, как создавать одежду. Пойдем смотреть корабль?

Но какое там — корабль! Сначала надо понять хотя бы вот эту маленькую комнату… каюту, или что это такое? Эту маленькую часть корабля.

Здесь же все не по-человечески.

Небо над головой. Звездное — это трансляция с поверхности корабля, именно так и выглядит звездное небо в этом участке. А остальная часть — просто картинка. Объемная, поэтому такая реальная. Так объяснила Кьена. Картинки можно менять. Можно вообще менять все, что угодно — стены, форму помещения, мебели, пол. Раз — и закатное небо по желанию Кьены затуманилось, а затем сменилось эмалево-голубой поверхностью с растущими из нее серебряными цветами.

Кровать оказалась не кроватью, а вытянутой, висящей прямо в воздухе желтовато-белой поверхностью. Кроме нее, в помещении располагались пять-шесть странных, не функциональных вещей — вроде украшений. Спиралевидное металлическое деревце с листьями, антикварный огромный кувшин с узким горлышком, абстрактно завитые композиции из металла, или пластика, или непонятно чего. И никакой мебели больше.

— Это чок, — пояснила Кьена. Махнула рукой в сторону кувшина, — вся наша мебель — чок. У нас нет никаких других предметов.

— Это…

— Чок способен изменяться как угодно. Цвет, форма, материал, функция… Ты лепишь из него все, что тебе нужно, усилием мысли.