Святослав Логинов - Филолог

Должно быть, это был раб. В крайнем случае — работник.

Прибежал Михаль и ещё издали принялся кричать, размахивая руками:

— Идут! Идут!

— Чёрт! — Анита кинула весёлку, которой перемешивала киснущие в чане крысиные шкурки, и метнулась в сараюшку, где хранился инструмент. Тут же появилась обратно; в руках у неё было двое вил — для себя и для Вериса.

Верис за это время успел вскочить и подумать мельком, что слово «чертыхаться» по большому счёту должно означать реакцию человека на внезапную смену обстановки. Чертыхаться — подводить черту под делом, которым только что занимался с пользой и охотой, и спешно хвататься за иное, так некстати вынырнувшее. Немудрено, что безобидная черта в эту минуту превращается в небывалого чёрта — символ всего нехорошего, что может встретиться человеку в жизни.

Потом пришлось бежать вслед за Анитой по тропке к дальним границам селения, где никто не жил, а только стояли караулы, строго следящие за землями кучников.

Бегал Верис плохо. Не то чтобы собственные ноги не желали развивать нужную скорость, но без помощи программы они постоянно спотыкались о неудачно подставившиеся кочки.

«При-ходит-ся бежать!.. — твердил Верис в такт сбоящему дыханию. — Приходиться — от ходить, а бежать — это бежать.»

Времени, чтоб осмыслить языковой нонсенс, не было, всё поглощал ритм бега.

И вдруг Верис понял, что они уже прибежали. Вторая линия засек, колючие кусты, набросанные непроходимым валом. Анита остановилась у самой колючей изгороди, сжимая вилы так, словно собиралась разбрасывать колючки, закрывающие проход. Другие люди, прибежавшие раньше, тоже ждали. У некоторых кроме вил были уже знакомые Верису стрелялки.

Все ждали, но только Верис не знал, чего ждут. Делать было решительно нечего, и Верис начал раздумывать над понятием «вилы» и ролью двойственного числа в русском языке.

Держу в руках вилы — множественное число, хотя инструмент один. Приблизительно то же самое, что ножницы или штаны. С ножницами всё понятно, это два ножика, скреплённые вместе. У штанов тоже есть две штанины. В прежние века штанины натягивались на ноги по-раздельности, а потом скреплялись при помощи пояса и гульфика. Во всех подобных случаях видим единственное, двойственное и множественное числа. Одна — ножница, в паре — ножницы, много — ножниц. Одна — штанина, две штанины или пара штанов, много штанин или много пар штанов. А что такое вилы? Несомненно, вила — это каждый из острых штырей. Но штырь по-отдельности — не вила, а просто штырь, штык, шток. Вилы получаются, когда прутья образуют развилку, точно также как штаны образуются из двух сшитых штанин. В таком случае вилы (двойственное число) должны состоят из двух штыков на одной рукояти, хотя у Вериса их было три, а кое у кого из сельчан — и четыре. Странно, но не страшно; двойственное число охватывает не только два, но и три, и четыре предмета. Одна — штука, две, три, четыре — штуки, а пять — это уже много штук. Значит, и у штанов может быть три или четыре штанины. А что, поймал какую-нибудь четвероногую тварь, сшил на неё штанишки — и пусть бегает. А вот на осьминога штанов уже не сошьёшь. Осминог-многоног.

Вилы в руках Вериса с тремя штыками. Так и называются — тройчатки. Даже в литературе упоминание есть: «Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжелее снопа ржаного». И опять загадка: зачем поднимать на вилах француза? Француз от слова «франтить» — франт, щёголь, изысканный модник. Французский язык, разумеется, никакой не язык, а манера разговаривать, принятая среди франтов: «Ах, мадам, я вами ошарманен, и такой адмирабль в чувствах, что я балдею!»

Что-то свистнуло у самого уха, заставив вздрогнуть и втянуть голову в плечи.

Перед засекой тянулась мокрая проплешина, кусты здесь были повырублены и стащены в колючий вал. И вот там, на открытом пространстве появились знакомые фигуры попрыгунчиков. Они бодро шлёпали по болоту, у каждого в руках была стрелялка, а из-за плеча торчала рукоять какого-то режущего приспособления: сабли, шашки, ятагана, кончара, палаша, тесака или катаны — Верис не мог точно сказать. Зато он ясно понял, что сейчас произойдёт: сработают стрелялки, затем попрыгунчики выхватят свои железяки и примутся убивать.

Мыслеритм: «Оп-оп! Бей-бей!..» — был слышен едва ли не простым ухом. А сельчане стоят, держат в руках бесполезные вилы, словно собрались раскидывать единственную преграду, оставшуюся между ними и убийцами.

Струнно сработала стрелялка в руках бородатого Клааса, один из попрыгунчиков упал лицом в ржавую воду, но остальные продолжали бежать, высоко вздёргивая ноги.

«Оп-оп! Мы — круть! Ух, ты! Бей-бей!..»

Потом с той стороны почудилась мысленная команда: «Пли!» — солдаты разом выпустили тучу стрел, Верис почувствовал, как что-то тупо ударило в плечо, а земля подвернулась под ногами, и Верис упал, выронив вилы, которыми так и не начал пользоваться.

Попрыгунчики приближались, мысли их столь несомненны, что не надо быть телепатом, чтобы представить, как атакующие полезут на засеку, затем обрушатся на деревенских и начнут кромсать их своими резаками.

«Оп-оп! Бей-бей!» — пульсировал боевой ритм.

Тогда Верис сделал единственное, что мог — кинул навстречу бегущим картину правды.

Нет блистающих франтоватых воинов, нет славной победы над жалкими варварами, а есть болото, гнус, угрюмые люди, которым некуда бежать, и поэтому они будут драться. А вилы в их руках — страшное оружие, особенно, когда противник путается в колючках и не может сражаться. Есть страх, боль, усталость и снова страх и боль, чужие и свои, свившиеся в один исполинский бич, с оттяжкой хлестнувший разом по всей шеренге и по каждому из атакующих.

Не добежав нескольких шагов до засеки, попрыгунчики развернулись, спотыкаясь и падая, кинулись прочь. Бежали, утеряв всякую молодцеватость, размахивали руками и нестройно голосили:

— Оу!.. Облом! Облом!..

Приподнявшись на локте, Верис смотрел им вслед.

Больно, да? Так это всего лишь наведённая боль. Вот когда палка с молибденовым наконечником на самом деле вопьётся в живое тело, это будет больно.

— Облом!.. Оу!.. Облом!

Атака отбита.

Когда последний из бегущих скрылся за кустами, Анита, так и не выпустившая из рук вил, обернулась и испуганно вскрикнула:

— Ой! Да ты никак ранен!

Верис не отвечал. Мир плыл перед глазами, тупая ломотная боль заполняла всё естество, а то, что в таком состоянии пришлось наносить ментальный удар, ничуть не улучшало самочувствия.

— Да что ж это деется!? — причитала Анита, суетясь, вокруг упавшего. — Ведь говорила тебе — не стой на виду!