Константин Жемер - Когти Каганата

– Искал библиотеку Иоанна Грозного, – подмигнул Никольскому Артюхов.

– Да-да, а до революции он занимал пост директора Исторического музея, – пояснил Крыжановский.

– И после революции тоже…, – снова ввернул фразу Артюхов.

– Ну, так вот, в двадцатые годы, в период «перегибов на местах»[71], – на последнем слове Герман сделал ударение, – Щербатова, немолодого тогда уже человека, арестовали. А как же: бывший князь, бывший помещик и вдруг – на свободе. Так бы ему и сгинуть, если бы не одна простая женщина, что прежде прислуживала в его доме…

– Вот эта самая баба Тоша, – подтвердил Артюхов.

– Она – ни много, ни мало – явилась прямо в ЧК и потребовала возвратить ей хозяина, – продолжил Герман. – Человек, мол, он хороший, добрый и для советской власти никакой угрозы не представляет. Сама же она, как истинная представительница пролетариата, выразила готовность взять бывшего хозяина-князя на поруки. Удивительное дело, но товарищи из ЧК пошли навстречу женщине и выпустили Николая Сергеевича. Более того, он даже смог вернуться и работать в Историческом музее, правда, уже внештатно. Потом даже получил пенсию.

– Действительно, похоже на миф, – с уважением глядя в сторону двери, согласился Динэр Никольский, – красивый миф со счастливым концом…

– Красивый, – подтвердил Артюхов. – Но вы ведь, товарищи, как я понимаю, приехали сюда не за мифами о бабе Тоше и князе Щербатове?

– Точно! – воскликнул Герман. – Нас интересует совсем другой князь. А именно – киевский князь Олег по прозванию Вещий…

– И Песах тоже, – добавил Никольский. – В прошлую нашу встречу, вы, уважаемый Михаил Капитонович, загадками изъяснялись. Так будьте добры хоть сейчас, в присутствии товарища Крыжановского, разложить всё по полочкам и со всеми подробностями.

Герман выжидающе смотрел на Артюхова. Тот поправил очки и начал:

– Не знаю, возможно, вам, уважаемый Динэр Кузьмич, для того, чтобы понять мои объяснения, не хватало поддержки Германа Ивановича. Что до меня, то ради здравости изъяснения мне не доставало другого, а именно – спирту. Поскольку теперь и Герман, и спирт присутствуют, начну, пожалуй, сначала, и со всеми, как вам того угодно, подробностями. Итак, «Песнь о вещем Олеге», надеюсь, помните?

Никольский кивнул, а затем нараспев продекламировал:

– Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам, их сёла и нивы за буйный набег обрёк он мечам и пожарам…

– Всё правильно! – удовлетворённо воскликнул Артюхов. – Так, может, вам также известно, чем именно окончился упомянутый «буйный набег»?

– Змея выползла из черепа мёртвого коня и укусила князя насмерть! – выпалил особист.

– Вот как?! – деланно изумился Артюхов. – Не мудрено, в школьных учебниках истории о том – ни гу-гу…

– Да и в университетских, признаться, тоже сказано вскользь, – подтвердил мысль коллеги Крыжановский. – Как и обо всём Хазарском царстве.

– Всё правильно, в учебники вносятся только проверенные данные, – посерьёзнел Артюхов. – А здесь присутствуют множественные противоречия. К примеру, «Повесть временных лет» имеет ряд несогласованностей с Новгородскими летописями, а те, в свою очередь, разнятся с арабскими источниками, не говоря уж о хазарских. Вот почему мало кому известно имя Песаха досточтимого. А имечко это всплыло в так называемом Кембриджском документе – письме анонимного хазарского еврея, жившего в Х веке. Документ до 1896 года хранился в Каирской синагоге, пока его не привёз в Кембриджский университет некий Соломон Шехтер. Письмо подлинное, впервые его опубликовали в тысяча девятьсот двенадцатом году. В нём, в частности, говорится, что в один прекрасный день, году этак в девятьсот тридцать втором или девятьсот сороковом (более точной даты в документе нет), Олег, опираясь на помощь Византии, атаковал хазарский город Самкерц, что на Таманском полуострове – в месте, где теперь находится Керчь.

– Самкерц в отечественных источниках именуется Тмутараканью, – пояснил специально для Никольского Герман.

Артюхов согласно кивнул и продолжил:

– Легко захватив Тмутаракань, Олег взял там богатую добычу и пленных. Но дальше военная удача отвернулась от Вещего князя: хазарский военачальник – досточтимый Песах – догнал его войско и наголову разбил, а самого Олега вынудил принять мир на кабальных условиях. Представляете, Песах смог разбить объединённое войско русов и византийцев! И на том не остановился, а обрушился на византийские земли в Крыму. Взял три города и осадил Херсонес…

– Я знаю, Херсонес – это там, где сейчас Севастополь! – блеснул эрудицией Никольский.

– Я говорю об очень укреплённых городах! – в ответ блеснул стёклами очков Артюхов. – Спрашивается, каким способом означенный Песах мог снискать столь завидную победоносность?

– «Когти»?! – выпалил Никольский.

– Этого автор Кембриджского документа не утверждает, – вздохнул Артюхов. – Но, поскольку здравый смысл прямо-таки вопиет за то, что в распоряжении Песаха имелась какая-то неведомая сила, я провёл собственные исследования и кое-что выяснил... Задолго до Олега, в восьмом веке новой эры, история Хазарии знала момент, когда страна оказалась полностью разорена арабами и практически прекратила своё существование как целостное государство. Власть кагана бездействовала. И вдруг один военачальник по имени Булан, а по вероисповеданию – иудей сумел каким-то образом прямо-таки возродить каганат из пепла. Он собрал армию и напал на иранский город Ардебиль. Набег закончился победой, и Булан стал беком, то есть теневым правителем, чья власть превосходила власть самого кагана. Потомки Булана оставались беками до самого конца существования каганата, а их религия – иудаизм – прочно заняла место основной государственной религии. Интересно то обстоятельство, что только правящая верхушка исповедовала эту веру, причём, первое время втайне от основного населения, которое в своей массе было тюркскими язычниками.

– Как так? – поразился Никольский. – Я считал, что все хазары – поголовно евреи.

– Нет-нет, – покачал головой Артюхов. – Только избранные, аристократия, так сказать, плюс богатые представители торгового сословия...

Герман почувствовал, что Артюхов готов приступить к обстоятельной лекции пусть на весьма интересную, но совершенно не относящуюся к делу тему. Уж вечер наступает, а о главном, меж тем, пока не сказано ни слова.

– «Когти», Миша, «когти», – решил он вмешаться. И вовремя, поскольку Михаил Капитонович уже набрал полную грудь воздуха, глаза его зажглись нешуточным лекторским огнём. Реплика коллеги заставила этот огонь угаснуть, а воздух – с шумом покинуть лёгкие.