Илья Артемьев - Окно в пустоту

Вадим сел за руль и включил зажигание. Впервые за последние дни для него забрезжила хоть какая-то надежда.

А таймер уже начал отсчитывать последние часы его жизни.

Прошло немало времени, пока он разыскал, наконец, ветхую пятиэтажную хрущобу — где-то у черта на рогах. Вадим не уставал удивляться, какой же разной может быть Москва. Ближе к центру это почти Европа с нарядными витринами магазинов, дорогими ресторанами, элегантно отделанными зданиями банков и офисов. В дорогих и престижных жилых районах, даже по окраинам, давно уже выстроены и дома улучшенной планировки, и многоярусные гаражи, и современные, комфортабельные торговые центры. А здесь… Такое впечатление, что время здесь остановилось где-то в конце семидесятых. Только дома, выстроенные когда-то как временное спасение от коммуналок, ветшают с каждым годом все больше и больше.

На всякий случай Вадим поискал глазами темно-зеленый джип у подъезда. Нет, конечно нет. Только старый москвич да Жигули-копейка, которым давно пора на свалку. Не будет уважающий себя человек жить в такой трущобе.

Чертыхаясь, Вадим поднялся по грязной, заплеванной лестнице на третий этаж. Немного помедлив, нажал кнопку звонка. Почти сразу за дверью послышались тяжелые торопливые шаги. Будто кто гвозди вбивает, — с раздражением подумал Вадим.

Перед ним стояла какая-то тщедушная пигалица в бесформенном балахоне. Лицо ее показалось Вадиму разочарованным, будто она ждала кого-то другого. Вот, поди ж ты, и у таких убогих бывает личная жизнь-, — про себя удивился Вадим. Но что ж поделаешь, возможно она что-то знает. Придется быть с ней любезным. Бог ты мой, до чего же я дошел! Кто бы знал, что придется лебезить перед эдакой кикиморой! Может быть, она что-то знает, а может быть — нет, но выбирать не приходится.

Пауза несколько затянулась. Вадим не знал, что сказать, а пигалица смотрела на него явно неодобрительно. Скорее всего он ошибся. Не может, ну никак не может она иметь никакого отношения ко всей этой истории. Наконец, Вадим ляпнул первое, что пришло ему в голову:

— Я ищу Бориса. Он не был здесь вчера?

— А вы его друг? — недоверчиво спросила она.

— Ну, в общем, да.

Вадим несколько погрешил против истины, но в данных обстоятельствах счел это вполне допустимым.

Пигалица снова расцвела счастливой улыбкой.

— Да, он приходил. Проходите, пожалуйста. Очень хорошо, что вы пришли, я так за него беспокоюсь!

Она неуклюже засуетилась, затопталась в тесной прихожей. Только сейчас Вадим заметил ее скрюченные, изуродованные ноги. Вот уж убогая, так убогая!

В тесной комнате, которая, видимо, здесь считалась большой-, было чисто прибрано, но запах! Смесь лекарств, спертого воздуха, дешевой еды и еще чего-то неуловимого, но отвратительного. Комната была заставлена уродливой обшарпанной мебелью, произведенной, видимо еще в те времена, когда у каждого советского человека культивировалось презрение к комфорту. Очень много книг, мольберт у окна… Даже это почему-то раздражало Вадима.

Не нравилось ему здесь. Ну, очень не нравилось!

Хромоногая пигалица гремела посудой на кухне. Вадим уже почти потерял терпение, когда она вошла, наконец, в комнату, осторожно неся в руках огромный жостовский поднос, на котором очень сиротливо выгдядели две чашки (одна — с отбитым краем), заварочный чайник, и маленькая вазочка с каким-то древним, засохшим печеньем.

Вадим тяжело вздохнул. Сама мысль о том, чтобы что-то съесть или выпить в этом доме вызывала у него тошноту, но он мужественно преодолел себя, попытался нацепить на лицо самую обаятельную улыбку, и, прихлебывая горячий чай (кстати, оказавшийся неожиданно крепким и вкусным), небрежно спросил:

— Так вы давно знакомы с Борисом?

— Нет, только со вчерашнего дня.

— Так зачем он приходил к вам?

— Понимаете, он хотел найти одного человека. Это знакоый моего отца. Папа умер недавно, — она потупилась и кивнула на фотографию с черной ленточкой за стеклом в серванте, — я только мельком слышала, что этот человек живет за городом, я даже имени его не знаю.

— За городом? Где? — Вадим уже с трудом сдерживался, чтобы не схватить ее за плечи и не закричать прямо в лицо: да говори же ты, наконец, чертова кукла!

— Поселок Курлык. Смешное такое название, правда?

Да уж, смешнее некуда. Просто обхохочешься. Но кое-что он узнал, и на том спасибо. Надо быстрее убираться отсюда, эта хромая кошелка с каждой минутой раздражала его все больше и больше.

Все могло бы быть совсем по-другому, если бы Вадим не бросил беглый взгляд на мольберт. То, что он увидел, заставило его кардинально изменить свои планы.

На листе плотной белой бумаги был изображен один из его постоянных кошмаров. Темная пещера. Костер. Ярко-синий колдовской огонь. Пещерный идол. Тот самый, это точно, Вадим не мог ошибиться, слишком часто он видел его в последнее время. Значит, она — одна из них. Тех, кто так мучил его в эти страшные дни.

Марина испуганно смотрела на него. Она уже успела пожалеть о своей откровенности. Показная приветливость куда-то исчезла, и теперь она видела только налитые кровью безумные глаза.

Глаза зверя.

Она попыталась убежать от него и уже шагнула к двери, когда он бросился на нее. Поначалу она пыталась защищаться, кричать, закрывала лицо от ударов, но силы были явно не равны. Вадим опомнился только когда она затихла и бессильно обмякла в его руках.

Певая вспышка ярости прошла. Глядя на бесчувственное тело Марины, Вадим испытывал странное удовлетворение. Теперь он хотя бы мог ясно мыслить. Мог бороться за свое спасение.

Значит, он все-таки нашел, что искал. Как она сказала? Курлык? Действительно, смешное название. Только вот дела там творятся совсем не смешные.

Он поедет туда. Поедет и разворошит все это гадючье гнездо, даже если это будет стоить ему жизни. Нет, просто так он не сдастся!

А что же делать с этой убогой? Здесь ее оставлять нельзя, это точно. Придет в себя, начнет звать на помощь. Или она уже того… Совсем откинулась? Нет, пока дышит. А что, если она солгала, и поселок Курлык даже не существует в природе? Может, добить ее, пока в себя не пришла? Нет, пожалуй, есть идея получше — он возьмет ее с собой.

И если она его обманула, то сильно пожалеет о том, что родилась на свет.

Бог ты мой, где это я? И сколько же времени прошло? Боря медленно, мучительно разомкнул веки. Шевелиться он не мог. С трудом повернув голову и скосив глаза, Боря обнаружил, что он крепко и умело связан, буквально распят в низком и широком мягком кресле с резными подлокотниками. В свете хмурого осеннего дня он разглядел небольшую, совершенно пустую комнату с белыми стенами, испещренными какими-то странными рисунками. Сильно хотелось пить. Боря вспомнил события прошедшей ночи… И только теперь по-настоящему испугался. Он слишком поздно понял, что проник в чужую тайну.