Джеймс Стивенс - Кувшин золота

Двое держали Философа с обеих сторон, а другие двое шли один впереди, другой - сзади. Именно в таком порядке они следовали, когда в слабом свете увидели, что дорога прямо перед ними уходит в одни из тех зарослей, о которых уже было сказано. Подойдя к ней, они невольно остановились; тот, что шел первым, - молчаливый и злой сержант - в гневе обернулся к остальным:

- Ну, вперед же! - сказал он. - Какого черта вы ждете? - И шагнул в черноту.

- Держите этого типа хорошенько, - сказал тот, что шел сзади.

- Да ладно тебе, - ответил ему тот, что справа. - Отлично мы его держим, да и староват он для шуток.

- Ну, да вы там все равно держите его покрепче, потому как если он у вас выскользнет здесь, то тут же сгинет в кустах, как мышь. Эти старички - скользкая публика. Смотри, дед, - сказал он Философу, - попробуешь бежать от нас, огрею дубинкой по затылку - имей в виду!

Они прошли всего несколько шагов, как вдруг топот торопливых ног снова остановил их, и сержант тотчас же вернулся назад. Он разозлился:

- Вы собираетесь проторчать здесь всю ночь, или что вы там себе думаете? - сказал он.

- Да будет вам, - ответил ему тот, другой. - Мы тут просто разбирались с дедушкой, чтобы он не вздумал ускользнуть в темноте.

- По-вашему, он подумывает дать деру? - спросил сержант. - Вынь дубинку, Шон, и если он хоть повернет голову, бей его по башке.

- Слушаюсь, - ответил Шон и вынул свой жезл.

Философ несколько замешался от неожиданности всех этих происшествий, и скорость, с которой его заставляли двигаться, не давала ему ни задуматься, ни сказать что-либо; но во время этой краткой остановки его разметавшиеся мысли начали приходить в порядок. Сперва он был поражен насилием и тем, что четверо людей постоянно бегают вокруг него, говорят все разом и каждый тянет его в свою сторону; Философу показалось, что его окружила большая толпа народу, а он никак не мог понять, чего же им надо. Спустя некоторое время он обнаружил, что людей всего четверо, а по их разговорам понял, что арестован по обвинению в убийстве - и это ввергло его в изумление еще более глубокое, чем прежде. Он совершенно не мог понять, почему его арестовали за убийство в то время, как он никогда не совершал его; и это возмутило его.

- Я не ступлю ни шагу, - произнес он, - пока вы не скажете мне, куда вы меня ведете и в чем обвиняете меня.

- Расскажи-ка, - ответил сержант, - чем ты убил их? Ведь это же уму непостижимо, как они погибли, - без единого следа на теле; хоть бы зуб был сломан!

- О ком вы говорите? - спросил Философ.

- Какие мы невинные! - отвечал сержант. - О ком же еще, как не о мужчине и женщине, которые жили с тобой в том домишке?! Яду ты им дал, или что? Возьми блокнот, Шон.

- С ума вы сошли! - сказал Шон. - Как же я буду писать в такой темноте, да тем более, что у меня нет карандаша, не то что блокнота?

- Ну ладно, запишем все в участке, а он пускай рассказывает, пока мы идем.

Вперед, потому что тут не самое лучшее место для разговоров.

Они зашагали снова, и через мгновение темнота поглотила их. Пройдя совсем немного, они услышали впереди странный звук, похожий на сопение какого-то огромного животного, а также что-то вроде храпа, и остановились снова.

- Там впереди что-то непонятное, - сказал один из полицейских тихо.

- Эх, будь у меня хотя бы спичка! - отозвался другой.

Сержант тоже остановился.

- Отойдите к обочине дорогие, - сказал он, - и держите дубинки перед собой.

Держи крепко этого типа, Шон.

- Слушаюсь. - ответил Шон.

Потом один из полицейских нашел у себя в кармане несколько спичек и добыл огня; ветра не было, поэтому огонь горел достаточно ровно, и все полицейские уставились вперед.

Посреди дороги лежала большая черная ломовая лошадь и чутко спала; когда вспыхнул свет, она вскочила на ноги и в панике с грохотом ускакала.

- Так недолго и инфаркта лишиться, - сказал один из полицейских со вздохом облегчения.

- Точно так, - подтвердил другой; - наступил бы на эту клячу в темноте и не знал бы, что и думать.

- Что-то я не очень хорошо помню здесь дорогу, - сказал сержант через некоторое время. - По-моему, надо свернуть по первой дороге направо. Не знаю, не проскочили ли мы уже поворот; на этих стежках-дорожках сам черт ногу сломит, тем более в такой темноте. Ребята, кто-нибудь знает дорогу?

- Я не знаю, - отозвался один голос, - сам я из Кавана.

- А я из Роскоммона, - ответил другой, - и зря я сейчас не там, вот что я думаю.

- Ну, если мы пойдем все прямо и прямо, то куда-нибудь уж точно придем, так что пошли. Ты крепко держишь этого типа, Шон?

- Так точно, - ответил Шон.

В темноте раздался голос Философа.

- Вовсе не нужно щипать меня, сэр. - сказал он.

- Да я тебя и не щиплю. - ответил полицейский.

- Щиплете, - возразил Философ. - Вы защемили большой кусок кожи в моем рукаве, и если вы сейчас же его не выпустите, я сяду прямо на дорогу.

- Так лучше? - спросил полицейский, чуть ослабив хватку.

- Вы выпустили только половину, - ответил Философ. - Вот, теперь лучше - добавил он, и путешествие продолжилось.

Через несколько минут молчания Философ заговорил:

- Я не нахожу в природе никакой необходимости для полицейских, сказал он, - и не могу понять, откуда впервые произошло такое явление. Собаки и кошки не заводят таких необычных наемников, и все же их строй является прогрессивным и упорядоченным. Вороны - общительный народ с устоявшимися укладами и организованным сообществом. Они обычно собираются в разрушенной башне или на колокольне церкви, и их цивилизация основывается на взаимопомощи и терпимости к странностям друг друга. Их превосходная мобильность и стойкость делает нападение на них опасным предприятием, и поэтому они могут спокойно посвятить себя развитию собственных внутренних законов и обычаев. Если полицейские необходимы для цивилизации, вороны наверняка изобрели бы их, но я с радостью отмечаю, что в их республике нет никаких полицейских...

- Что-то я ни слова не пойму, что ты там говоришь? - сказал сержант.

- Не имеет значения, - ответил Философ. - Муравьи и пчелы также живут обособленными общинами и развили чрезвычайно сложные занятия и профессии. Их опыт в государственных делах огромен, однако же они не открыли, что полицейская сила существенно важна для их процветания...

- А ты знаешь, - спросил сержант, - что все, что ты сейчас говоришь, может быть использовано как улика против тебя?

- Никоим образом, - ответил Философ. - Можно сказать, что все эти народы лишены преступлений, что их пороки организованные, общественные, а не индивидуальные, и поэтому они не имеют необходимости в полиции; но я не могу поверить, чтобы такие большие массы народа могли бы достичь своей нынешней высокой культуры, не совершая время от времени общенародных и индивидуальных проступков...