Барри Лонгиер - Мир-Цирк (Цирк - 3)

Сегодня днем посол Хэмфрис будет говорить перед Большой Ареной и убеждать вас поручить форму и методы защиты Момуса его ведомству. Государственный секретарь постановил, что это будет соответствовать законам Квадранта. Если вы сделаете это, то слова Великой Тайлы осуществятся... Он запнулся и снова опустил глаза. Дисус встал и подошел к нему. - Я... я считаю, что это я довел вас до этого. В копях Момуса не хватит медяков, чтобы получить мне прощение. - Склонив голову, Алленби сел. Дисус обвел взглядом арену, потом сел рядом с Алленби.

Из северного входа выбежал кассир и подал Инспектору манежа листок бумаги.

- Да-амы-ы-ы и господа! Великий Камера хотел бы обратиться к Большой Арене!

Когда кассиры засновали среди делегатов, Дисус повернулся к Алленби:

- Хочешь уйти?

Алленби покачал головой:

- Даже когда дети играют во время пожара, они имеют право на игру. Я останусь.

Когда старший кассир с учеником вынырнули из темноты северного входа, Алленби заметил, что со стороны входа для зрителей появились Хэмфрис с двумя референтами и заняли места в нижнем ряду. Тишину Арены нарушило знакомое "скрип, скрип!", потом смех. Смех звучал по-другому: почти горько.

Маска, появившаяся на свет, по-прежнему представляла лицо мальчишки, но на этот раз грустное. В больших голубых глазах стояли студенистые слезы, уголки рта опущены вниз. Раздались аплодисменты, и на Арене появился Камера в одеянии полуфокусника-полурассказчика и с фальшивыми ногами за спиной. Он поднял руки, требуя тишины.

- Я обращаюсь к вам как Алленби Неприкаянный. Но я не был бы неприкаянным, если бы какой-нибудь город принял меня. - Он протянул руки к трибунам. "Скрип, скрип!" - Неужели ни один город не примет меня?

Посреди смеха отчетливо прозвучало несколько "нет". Камера опустил руки, ссутулился и повесил голову,

- Раз ни один город не принимает меня, то и я не связан ни с одним городом. - Двойные ручейки слез буквально забили из глаз маски, потом перестали. Камера поднял руку и выпрямился. - Погодите! Я по крайней мере фокусник...

- Нет! - Все обернулись: из рядов делегации Тарзака поднялся Фикс. Ты не фокусник, Алленби. Ты не прошел ученичества и к тому же носишь черное, как рассказчик. Фокусники ничем не обязаны тебе! - Фикс сел под аплодисменты.

Камера повернулся и побежал к делегации Сины. "Скрип, скрип, скрип!"

- Бустит, я был твоим учеником. Я рассказчик?

Бустит встал и покачал головой:

- Нет, Алленби. Ты отказался от мантии рассказчика, захотел выдавать себя за фокусника. Рассказчики ничем не обязаны тебе.

Охваченный притворной паникой Камера побежал. "Скрип, скрип!" И остановился перед Хэмфрисом.

- Но я по крайней мере посол?

Хэмфрис встал и нервно посмотрел на гротескное изображение Алленби, обращающееся к нему.

- Я думал... - Он указал на Алленби на трибуне, потом повернулся к Камере. - Эшли Алленби был смещен с должности посла на Момусе. Кроме того, вы... э-э... он исключен из дипломатического корпуса Девятого Квадранта. Он больше не может претендовать ни на какие полномочия.

Из маски Камеры снова забили слезы, промочив мундир Хэмфриса. Он обернулся к делегатам. "Скрип, скрип!"

- Так значит, мне ничего не осталось! Ничего! - Слезы забили фонтаном, потом перестали. - Ничего, кроме как быть представителем Момуса в Девятом Квадранте. - Трибуны затихли. - Ставлю на голосование. Стать ли мне Великим Алленби, Государственником Момуса, чтобы вести дела с Девятым Квадрантом от имени Момуса?

Алленби тихонько захихикал, потом заметил, как на него пялится сбитый с толку Хэмфрис. Алленби ткнул пальцем в Хэмфриса и засмеялся. Волна смеха пробежала по зрительскому сектору и охватила всю Арену. Делегаты, встав, скандировали: "ДА! ДА!" Камера снял маску и поклонился Алленби, но жест пропал даром. Алленби, Великий Государственник Момуса, свалился с сиденья.

Всадник, властный над конем

Но конь живой - чудесное созданье!

В нем все прекрасно: сила, пыл, дерзанье,

С широкой грудью, с тонкой головой,

С копытом круглым, с жаркими глазами,

С густым хвостом, с волнистою спиной,

С крутым крестцом, с упругими ногами

Был конь прекрасен! Нет изъянов в нем...

Но где же всадник, властный над конем?[ - Уильям Шекспир, "Венера и Адонис". - Пер Б. Томашевского.]

От холмов, окружающих Мийру, по изрытой колеями дороге в Поре двигалась четверка лошадей. Две пары белых жеребцов шествовали ровным шагом, согласно встряхивая головами. Юноша в коричневой куртке, сидевший подбоченившись на левом коне первой пары, сердито повернулся к старику, оседлавшему левого коня второй пары. Одна рука старика лежала на бедре; в другой он держал пару грубых костылей.

- Ладно, отец, продавать мы их не будем. Но можно ведь отдать их в аренду лесорубу Даввику...

- Молчи! Хватит об этом!

Юноша отвернулся, надувшись еще больше.

Слева от дороги начиналась пустыня. Заметив уходящие в низину отпечатки копыт, юноша слегка прижал левое колено к плечу коня, и передняя пара коней повернула налево; вторая пара последовала за ними. Юноша обернулся и посмотрел на горы, густо заросшие большими деревьями. Даввик платил бы за коней по четыреста мовиллов в день.

- Я знаю, о чем ты думаешь, Джеда, - крикнул старик. - Ты хотел бы сделать из них ломовиков. Пока я жив, этого не будет, Джеда. Ни за что.

- Отец...

- Придержи язык!

Юноша пожал плечами. Когда они достигли твердого песка, он сжал колени, и передняя пара коней остановилась.

- Я видел, как они двигаются, - сказал старик. - Оба раза я видел, как твои колени двигаются.

- Что с того, отец? - Юноша раскинул руки, словно обнимая пустыню и безлюдные холмы. - Где зрители?

- Никакие зрители не станут смотреть на подобную неуклюжесть. - Старик перекинул правую ногу через спину коня. - Помоги мне спуститься.

- Да, отец. - Юноша легко соскользнул на песок и подошел к левому боку отцовского коня. Он обхватил старика, и тот, прислонив костыли к коню, положил обе руки на плечи сыну и соскользнул вниз. Опираясь на костыли, старик встал на твердый песок.

- Где корда?

Юноша размотал веревку на поясе и подал старику конец. Туго натянув корду длиной шесть с половиной метров, Джеда обошел старика по кругу, приволакивая ногу каждые несколько шагов. Закончив круг, он вернулся в центр, сматывая веревку.

- С чего начнем, отец?

- Выездка. Тебе надо отрабатывать движения.

Старик заковылял за пределы круга, обернулся и посмотрел на Джеду. Четыре жеребца выстроились в ряд и замерли. Началась работа: курбеты, крупады, кабриоли, лансады, пассажи, пиаффе, шанжэ, испанский шаг, пируэты. Старик наблюдал за юношей вблизи, но не смог заметить ни одного знака, который юноша подавал коням, когда те совершенно синхронно гарцевали, кружились, маршировали и поднимались на дыбы. Ему не нужны тренировки, подумал старик; ему нужны только зрители. Он хорош. Лучше, чем был сам старик в молодости.