В Брагин - Искатель утраченного тысячелетия

- Пройдемте в сад. Я обещал вам рассказ о лосе на Волге.

Рассказ де Давена

- Однажды в Париже, в доме великого Делакруа, я встретил русского художника, - так начал свой рассказ де Давен. - Он много поведал нам о России. Делакруа только что написал свою чудо - картину "Охота на львов" и расспрашивал русского художника о зимней охоте на волков в России.

Была уж поздняя ночь, когда русский художник и я простились с Делакруа и не спеша пошли по туманному осеннему Парижу. Шли молча. Каждый думал о своем.

У одинокого тусклого фонаря, прощаясь с русским художником, я сказал:

"Вы так увлекательно рассказывали об охоте в полях к лесах России! Видно, ружье и кисть крепко сжились в вашей натуре".

Но он ответил:

"Ненавижу! Ненавижу охоту. Я расстался навсегда с этой страстью в тот зимний час... Впрочем, если угодно, я расскажу вам, как все получилось".

И тут же, под фонарем, слегка качавшемся на ветру, он рассказал мне вот что.

"В России над рекой Волгой есть возвышенность. Русские называют ее - Жигулевские горы. Она покрыта густыми непроходимыми лесами. Все эти места принадлежат какому-то графу.

Я поехал к одному из лесников, который жил на Жигулях.

Стояла зима. Но снег был еще неглубоким. Проехав на санках верст сто, я заночевал у лесника. Ночью сквозь сон слышал вой волков. Радовался: не зря заехал в такую даль. Охота на волков обещала быть удачной.

Наступил рассвет. Мы шли вдоль берега Волги - через редкий зимний лес.

Неожиданно я увидел: вдали на льду что-то чернеет. Лед на Волге был надежный, крепкий. Легкий ветер нес по нему снежок. Спустились к реке. На сине-зеленом льду лежал огромный темно-бурый лось. Он вытянул по льду свои неожиданно длинные ноги с удивительно узкими копытами. Спокойно положил на отлогий берег свою массивную, длинную, горбатую голову. Большим открытым глазом смотрел он на очень синее зимнее небо. На круглое, золотистое, чуть-чуть мглистое утреннее зимнее солнце, которое стояло в небе.

Но глаз лося был неподвижен.

Был он мертв, этот огромный бурый лось. Его большое открытое ухо торчало настороженно. Будто лось к чему-то чутко прислушивался. Летел, крутился по синезеленому льду ярко-белый, сверкающий огоньками снежок. Легкий ветер, взлетая на лося, бросал на бурую шерсть россыпь снежинок и мчался дальше. Снежинки живо и весело поблескивали на темно-бурой шерсти неподвижного зверя.

Я опустился на лед. Стал всматриваться в лося. Ни одной ранки, ни одной царапинки не было на нем. Я ходил вокруг лося, но двигался осторожно, боязливо: казалось, миг один - и животное рванется, прыгнет, собьет меня, побежит.

С недоумением посмотрел я на лесника - что за загадка?

"Волки!" - тихо сказал лесник, словно боясь разбудить лося. "Но они его не тронули!" - "Не тронули. А мертв". - "Так почему же?" - "Воздуху не хватило". - "Как так?" - "Воздуху не хватило", - повторил угрюмо лесник, круто повернулся и пошел.

Я последовал за ним.

И вот что я узнал в тот вечер.

Зимой голодные волки делают облавы на лосей. Об этом они "сговариваются". Волки знают, что снег еще не прикрыл замерзшую Волгу. Лед на ней обнаженный, скользкий. У волков на лапах упругие подушечки, они по льду бегают легко. А лоси на своих копытах скользят и падают.

И в полночь, чуть луна поднимается над лесом, где-то тоскливо и одиноко начинает завывать волк. Откуда-то издалека ему отвечает другой. За ним откликается третий... четвертый... Ночной лес тонет в волчьем вое. Лоси слышат волчий вой и прижимаются к деревьям: в лесу лось станет спиной к дереву и будет бить волков рогами и передними ногами. Но волки воют уж в разных концах леса. Вой сближается... Волки сходятся. Кольцо вокруг лосей сужается. Одну лишь дорогу волки оставляют открытой - к берегу, к Волге, на лед. И тут страх, смертельный страх гонит лосей к реке. А на реке лосей подстерегают другие волки. Податься лосям некуда. И начинается... Раз - как по каманде, волки кидаются на лесных великанов, по два на одного: этот хватает лося за горло, а тот прыгает ему на спину.

Случается, какой-то лось чудом вырывается из этого волчьего ада. Бежит во весь дух, скользит, падает, подымается. Пытается прорваться к берегу, к лесу. Прорвался! Но несколько волков мчатся наперерез, теснят лося, гонят его к реке. И лось - что делать? - мчится по льду. И слышит: догоняют. Он уже чует, как жарко дышат волки. И страх подстегивает его: беги что есть сил! Волки давно отстали, вернулись к своей стае, а лось не смеет оглянуться на волков и бежит, бежит по льду. Упал. И не поднялся больше: сердце разорвалось.

"Воздуху не хватило", - припомнил я слова лесника.

...Я подарил свое ружье леснику и попросил заложить санки. Уехал. И с тех пор ни разу в жизни не взял в руки ружья...

Наступило небольшое молчание. Де Давен задумался, словно забыл о моем присутствии.

- Так вот,- неожиданно начал он, - знаете ли вы, мосье Веригин, кто я? Я лось. Тот одинокий лось, которого затравили волки. Отсюда - мое молчание.

- Не понимаю.

- Угрызения совести - вот мои волки. Я всегда их слышу. Угрызения совести! Никто не сказал лучше, чем ваш Пушкин в "Борисе Годунове" об этих муках. Но я еще прибавлю. Угрызения совести - это как будто не хватает воздуха. Совесть спустила на меня с цепей своих волков. Я чувствую: моему нравственному преследованию нет конца. Жизнь превратилась в смертельный полусон. Воздуху мне уже не хватает. И быть мне темно-бурым лосем на сине-зеленом льду...

И де Давен повернулся, намереваясь встать со скамьи, на которой мы сидели.

Я схватил его за руки:

- Что случилось с вами, Анри де Давен?

- Что случилось? - Де Давен пристально посмотрел мне в глаза.

В этот миг к нам подбежала старушка Мари:

- О, мосье де Давен, я везде ищу вас. Дилижанс на Прагу уходит через десять минут. Пассажиры уже занимают места. Вас ждут.

Поодаль из пансиона степенно прошел пожилой слуга. Он нес большой саквояж де Давена и его клетчатый дорожный плед. Издали донесся призывный голос почтового рожка.

Де Давен встал.

- Благодарю вас, мосье Веригин, - твердо и четко сказал де Давен.

- За что?

- За то участие, которое вызвало у вас мое молчание.

Де Давен вытянулся передо мной по-военному. Слегка склонил голову. Он был строг и подтянут, этот полковник колониальных войск Франции.

Я крепко пожал его узкую сухощавую руку.

Голос рожка прозвучал еще раз - резко, прерывисто, настойчиво.

Француз ушел. Я остался в глубоком раздумье.

ОПЯТЬ СВЯТОШИН

Карлсбад. 12 сентября

Дневник Веригина

Вот не ожидал! Утром выхожу к завтраку, а за моим столиком вместо полковника де Давена сидит... мой знакомый по Люцерну Анатолий Алексеевич Святошин. Тот, что ночами подавал мне лекарство, когда я был в забытьи. Он только что приехал из Мариенбада и будет жить в "Черном лебеде". Его комната рядом с моей.