Владимир Васильев - Волчья натура

Пришел ответ на запрос из братского аэропорта, относительно того странного махолета, что засекли пограничники. Махолет, оказывается, прокатный. Нанимали его люди из явно подставной братской фирмы «Хилько и сын». Фирма ликвидирована спустя двадцать минут после сдачи махолета в прокат. Документы пилотов однозначно поддельные, раскручивать это направление по вашему, господин полковник, приказу пока не стали…

Золотых кивнул – ему действительно спустили приказ не распыляться и не размениваться на мелочи.

Чеботарев мельком заглянул в блокнот на столе и стал закругляться:

– Считаю, что дальнейшие наши действия должны заключаться в следующем: поднять все фото и видеобазы и попытаться выявить всех занесенных в базы потенциальных агентов. И проверять всех, кого выявим…

– Что с Шарадниковыми? – живо заинтересовался Коршунович. – Их будут брать?

– Да, операция намечена на сегодняшний вечер. Брать их решено в гостинице. Мне нужно посвящать наблюдателей в детали? – справился Чеботарев у шефа.

Золотых развел руками:

– Если это необходимо… Необходимо, а Вениамин Палыч?

Коршунович покачал головой и поморщился:

– Как хотите. Наверное, в самых общих чертах.

– Да какие тут могут быть детали… – фыркнул Золотых и смешно задвигал ушами. – Оцепим гостинцу, чтоб муха не пролетела, вкатим им парализующего… А уж в управлении будем за языки тянуть.

Чеботарев согласно кивнул.

– Собственно, у меня все, – сказал он и сразу же поправился: – Точнее, почти все. Возник один-единственный вопрос к коллегам из России. Официальный агент уже в Алзамае? Откровенно говоря, мы засекли только Арчибальда де Шертарини, но у него здесь родственники. Мать его приехала, опять же. Что-то семейное. Он задействован?

Золотых довольно напыжился:

– Он и есть агент, – сказал полковник. – Молодец, Степа! Хорошо работаешь.

Степа вяло мигнул – он явно полагал, что насчет личности официального агента можно было и проинформировать. Но Золотых всегда был безопасником с причудами, особенно последнее время, когда из-за должности многое стало сходить ему с рук. Впрочем, работал он цепко, и был дьявольски везучим, наверное поэтому наверху на художества полковника Золотых смотрели сквозь пальцы и вообще относились с немалым снисхождением. В конце концов, главное – результат, а с этим Золотых свое начальство никогда еще не подводил.

Макс Мэнсон-Крютченко облюбовал один из трех предложенных еще на подготовительной базе в Орегоне подвальчиков; подвальчик располагался на самой окраине Алзамая. Несколько однотипных домов приблизительно равного возраста смыкались стволами, а ветви короны наверху совершенно переплелись и образовали над внутренним двориком эдакий сплошной живой свод, отчего во дворике всегда было сумрачно и прохладно. Подвальчик имел два выхода: один прямо во дворик, посредством полувросшей в почву лестницы; второй – через нижний, нежилой ярус корневой системы дома в соседний подвал. А оттуда – в подвал следующего дома; корневая система у домов вообще оказалась общей. Это был дом-многостволка, строго говоря, даже не симбионт-полиморф, а невыраженный Tottumus Ruonkae, в просторечии именуемый кустом. В подвале не было даже намека на сырость, крохотная комнатенка (нечто вроде дежурки) вмещала только маленький шкаф, стол без стула или табурета и низкий топчанчик, похожий скорее на эстрадный подиум. Рядом со входной дверью оттопыривалась зевающая пасть рукомойника, над которой нависал носик водопроводного крана. А над рукомойником нашелся даже впавший в спячку мономорф-зеркало. Макс его немедленно разбудил и порадовал несколькими крупинками универсального корма. Зеркало ему понадобится. Конечно, портативное у него имелось, но если есть возможность пользоваться большим – почему бы и не воспользоваться?

Первым делом после осмотра Макс вскрыл тайник. Сигнальные вешки оказались нетронутыми, и Макс с некоторым облегчением спрятал в тайник шмотник с реквизитом, забрав только самое необходимое.

Со временем у него было туго: задание по основной программе неожиданно наложилось на едва ли не всеобщую активность иностранных разведок; у Макса имелись косвенные данные о засылке балтийских агентов в Алзамай, из чего следовал простой и неизбежный вывод: Смотритель немедленно выдаст агентам-прибалтам координаты сибирского маяка и вообще все сведения относительно программы «Виера». Прибалты, естественно, сунутся к маяку, и на хвосте притащат всю собравшуюся в Алзамае свору.

Америка не могла этого допустить, особенно после того, как маяки в Антарктиде и в верховьях Амазонки были ликвидированы таинственными хозяевами. Сам Макс к маяку лезть не собирался, не его это дело. Если хозяева решили свернуть все засвеченные маяки, не стоит доводить ситуацию до крайности. А то и этот, последний из засеченных свернут.

Он взглянул на часы. До встречи с резидентом эн-эр, научной разведки Америки в Алзамае, оставалось два часа.

Час Макс убил на пристальное наблюдение за собственным хвостом и окрестностями подвальчика. Никого. Макс был достаточно опытным агентом чтобы почуять слежку. Сейчас он ничего не чувствовал, и ничего подозрительного не заметил.

К точке рандеву он пришел пешком, побрякивая на ходу фенечками и предоставив легкому ветерку трепать хиповскую шевелюру. В этой непостижимой стране не имело никакого смысла назначать встречи в кафешках: кафешек даже в столице Сибири было исчезающе мало; истинными центрами народного досуга служили многочисленные пивные ларьки с их столиками, у которых принято стоять, а не сидеть, с легким и часто разбавленным пивом из новомодных бокалов мутного стекла, с сушеной воблой и вяленым хариусом. Местное разливное пиво вообще было напитком отдельного класса; несмотря на то, что привозилось оно, в общем-то, с одних и тех же заводиков, в двух соседних ларьках вкус его различался кардинально. Впрочем, Макс за время пребывания в России успел даже отыскать некую мрачную прелесть в ритуале поглощения разливного пива; теперь же он мгновенно убедился, что в Сибири дело с этим истинно народным напитком обстоит точно так же, как и в России. Только вкус пива, конечно же, совершенно иной.

Нужный ларек Макс давно приметил, но подходить не спешил. Долго кружил по окрестным улицам, заглянул на крохотный рыночек, приткнувшийся к перекрестку двух более-менее оживленных улиц, потолкался среди толпы, купил орешков. Выпил пива в другом ларьке; все это время он тщательно прощупывал пространство вокруг себя. И не мог отследить наблюдения. И жук-индикатор, привитый к поясному ремню, тоже молчал. Его не прослушивали, не прощупывали модальными зондами, и, вроде бы, даже вживую не следили.