Михаил Немченко - Летящие к братьям (Сборник)

Проходит несколько томительных минут.

— Слышите?! — полушепот Тилтона — будто сдавленный вскрик. — Они определенно становятся отчетливей!.. Мы приближаемся.

— Сообщите на корабль о перемене курса, — обрывает его Орнье.

Пока американец возится с микрофоном, Вагин внимательно следит за выражением лица профессора.

— Скажите, что вы там интересного услышали? — решается он наконец спросить.

Старик рассеянно смотрит на него.

— Ах да, мы вам ничего не сказали… Фрэнк, дайте-ка нашему гостю на минутку наушники.

Сначала Вагин не слышит ничего, кроме тихих шорохов. Но вот его слух улавливает какие-то далекие, еле ощутимые звуки. Это слабые попискивания, чем-то напоминающие передаваемые по радио сигналы проверки времени. «Пи… пи… пии…». Звуки то нарастают, становясь учащенными, то вдруг обрываются долгой тягучей паузой. Словно их гасят какие-то неуловимые помехи.

— Ну, слышали? — Тилтон уже снимает с него наушники. — Вам чертовски повезло! Мы уже совсем было потеряли надежду, — и вот как раз сегодня…

— Но что это за звуки?

— Именно это мы и хотим узнать, — раздается из-за пульта. Профессор говорит медленно, то и дело замолкая и прислушиваясь. — Вы что-нибудь читали о «голосах рыб»? Да, да, я имею в виду ультразвуки, издаваемые обитателями глубин. Их-то мы и пытаемся все это время уловить… Конечно, человеческое ухо не воспринимает сами ультразвуки, — но у нас есть аппарат, преобразующий их в звуки слышимой частоты. Те самые, которые вы только что слышали… Понимаете, нам необходимо было выяснить, не сохранилось ли в этой загадочной мертвой зоне каких-нибудь остатков жизни. И мы вслушивались. Каждый раз, с первого же погружения. Но все было безмолвно. До сегодняшнего дня… Теперь вы понимаете, что значит для нас этот тоненький писк в наушниках?

— Теперь понимаю… — Вагин чувствует, что ему невольно передается волнение профессора. — А вы уверены, что это именно рыба?

Старик отрицательно качает головой.

— В том-то и дело, что рыбьи «голоса» — не такие… Скорее, это какое-нибудь глубоководное животное. Быть может, еще не известное науке…

— Знаете, мне начинает казаться, что у этих звуков есть какаято сложная ритмическая упорядоченность, — говорит Тилтон, оторвавшись на минуту от наушников. — Нет, серьезно… Просто, самые странные мысли лезут в голову…

— Ладно, Фрэнк, фантастический рассказ вы нам придумаете потом. — В голосе профессора слышится легкая усмешка. — Кстати, могу вам сообщить, что такая «упорядоченность», — иногда довольно сложная, — бывает даже у сельди.

В гондоле снова воцаряется молчание. Батискаф продолжает двигаться на юг. Теперь внизу тянутся сплошные нагромождения скал. Видимо, это остатки подводного хребта. Мрачный хаос каменных осыпей, гигантские глыбы, словно разбросанные рукой циклопа… Неожиданно скалистый склон обрывается черной зияющей пропастью.

— Подводный каньон, — шепчет Тилтон. — И, наверно, глубокий. Ну да, видите, эхолот показывает двести семнадцать метров!

Батискаф неподвижно повисает над бездной.

— Одно из двух, — точно думая вслух, произносит профессор. — Или источник ультразвуков опустился туда при нашем приближении, или… Во всяком случае, сейчас сигналы идут оттуда, из глубины.

Он поворачивается в своем кресле. Черные живые глаза изпод седых бровей испытующе смотрят на Вагина.

— Теперь слово за нашим гостем. Не буду скрывать: погружение в этот чернильный колодец связано с определенным риском. Сами видите, что за щель… Да и неизвестно, какой сюрприз ждет нас там, внизу. Так что решайте… Мы не имеем права заставить вас рисковать. Если вы скажете «нет»…

— Я не скажу «нет».

В голосе Вагина звучит такая искренняя обида, что под профессорскими усами мелькает что-то похожее на улыбку.

— И вообще, где вы видели журналиста, который бы отказался от приключений? Тем более если он корреспондент приключенческого журнала…

Нет, на душе у Вагина совсем не так спокойно, когда он произносит эти слова. Мысленно он видит крохотное подводное суденышко пробирающимся в кромешной тьме среди нависающих со всех сторон острых скал. Бронестекло иллюминатора, на каждый квадратный сантиметр которого давит больше полтонны… Легкий поплавок, наполненный бензином, — первый же сильный удар может оказаться для него последним… Что ж, наверно, каждому новичку лезут в голову подобные мысли. Надо только уметь вовремя загнать их в угол.

— Итак — погружаемся!

Решительным движением сунув в рот пустую трубку, профессор повертывается к своим рычагам и кнопкам.

Медленно, словно ощупью, батискаф начинает опускаться в черноту подводной пропасти. Проходит минута, другая… И вот Вагин видит, как вытягивается лицо Тилтона, сидящего рядом.

— Вы что-нибудь слышите? — нервно спрашивает профессор.

— Так же, как и вы… — Американец озадаченно вертит в руках свои наушники. — Все разом оборвалось… Долгое молчание.

— Впечатление такое, что источник звуков заметил наше приближение, произносит наконец профессор. — Значит, надо быть наготове… Фрэнк, подключите-ка к гарпунному ружью один из резервных аккумуляторов. Мы не имеем права упустить этот наверняка редкий экземпляр…

Так вот оно что! Он собирается без всяких предисловий вонзить в неизвестное существо электрогарпун… Вагин чувствует, как в нем поднимается инстинктивный протест. Что, если это редчайшее, единственное в своем роде создание! Может быть, чудовище, которое вообще лучше не трогать…

— Не имеем права упустить, — повторяет Орнье. — Это может оказаться ключом к разгадке. Само по себе поднятие еще не может объяснить причин замора…

«О каком поднятии он говорит?» — настораживается Вагин. Но в гондоле снова тишина. Профессор поглощен управлением и наушниками. Тилтон склонился над аккумуляторным щитом.

Каньон заметно сужается. Серая, почти отвесная базальтовая стена медленно ползет вверх в каком-то десятке метров от иллюминатора. Лучи прожекторов, с трудом пробиваясь сквозь толщу мрака, освещают тусклым сумеречным светом острые изломы выступов, огромные черные камни, каким-то чудом прилепившиеся на круче. Так и кажется, что они вот-вот рухнут вниз…

И вдруг все исчезает. Словно разом погасли все прожекторы. Вагин до боли в глазах вглядывается в темноту, не в силах ничего различить. Какая-то непонятная клубящаяся мгла застилает иллюминатор.

— Муть, — возбужденно бросает профессор. — Снизу поднимается облако мути! Значит…

Да, все хорошо понимают, что это значит. Там, на дне, что-то зашевелилось. Наверно, оно спешит скрыться…