Уильям Голдинг - Бог-скорпион

– Мужчина! Мужчина!

В произведенной его появлением суматохе зловонная жидкость из покатившихся на землю черепов попала в костер, который зашипел, отплевываясь, и погас. К нему с воплями тянулись лица, в него вцеплялись руки. Он принялся угрожающе размахивать копьем, потом выронил его, отступил назад и побежал. Увидев, что находится лишь в шаге от кипящего источника и кружит вокруг него, кинулся вниз, к другой заводи, но и там были смех и белые лица, и он повернул назад. Его окружало тесное кольцо нежной плоти, из которого было не вырваться. Он стоял, оглушенный, а крепкие руки обвивались вокруг него, как бечева болы. Женщины что-то кричали ему и друг дружке. Словно сами собой слетели с него пояс и набедренная повязка. Его повалили на землю, и нежной плоти, жаждавшей принять его, стало еще больше. Его чресла отвергали их с отвращением и ужасом; но их руки были умелыми, такими умелыми, и такими безжалостными, и коварными. Среди общего шума он различил свой крик, возносившийся выше и выше:

– О-о-о!

Выше, выше улетал его вопль от боли, что осталась внизу, между ног, и заставила напрячься его тело. Нежная плоть под ним, нежная влажность и кошмар зубов не отпускали его. Одной своей половиной он старался освободиться от этого кошмара, от тяжести нежных рук, обнимавших его, а другой – судорожно дергался, как зверь, раненный в позвоночник. Затем для него и для нее наступил невыносимо мучительный миг, они вскрикнули одновременно, и мелкие зубы заскрежетали у него в ухе. Но в той влажности могли быть, наверняка были зубы, и когда его тело исторгло свое желание, он вырвался из нее. Какое-то мгновение он был свободен, но тут же многочисленные руки вновь схватили его.

– Я! Я!

Визг, смех, лепет, и безжалостные умелые руки…

– О-о-о!

Выход был один – через вход, и пришлось ему еще раз войти во тьму жаждущей плоти. Потом он лежал – в ушах звенело – среди белых в лунном свете женщин, растянувшихся на камнях, и покатывавшихся со смеху девочек. Он чувствовал кровь на шее, ощущал ее привкус во рту. Запах женщины был повсюду, тело пропиталось им, бородка, усы. Он попытался встать, но по-прежнему не смог высвободить ни рук, ни ног. Сзади появилась рука и поднесла ко рту белый леопардовый череп; он отвернулся от зловонного запаха. Череп опять прижали к его рту, он стиснул зубы, сжал губы. Но незаметная рука легла ему на лоб, два пальца зажали ноздри, и он раскрыл рот, чтобы глотнуть воздух. Сквозь звон в ушах он едва слышал их смех; и тут отвратительная жидкость потекла ему в рот. Он глотнул, подавился, попытался увернуться от настойчивых рук, но жидкость продолжала течь, еще и еще, пока он не поперхнулся и последний глоток вылетел из него фонтаном брызг. Обессиленный, он прислонился спиной к скале, отдавшись объятиям, смеху, покусываниям и ласкам. Из ниоткуда возникла рука и волосами отерла ему лицо.

Наступила тишина, лишь в ушах звенело. Он икнул вслед за белой от лунного света девочкой и открыл глаза. Заслоняя собой горы, к нему приближалась женская фигура, и Небесная Женщина мягко освещала ее сбоку. Она шла, покачивая бедрами, – шелестела травяная юбочка, шуршали на груди бусы из раковин. Она пошатнулась, споткнувшись о камень, но продолжала приближаться. Отброшенные на одну сторону волосы переплелись с бусами. Она беззвучно смеялась, ее темные глаза, казалось, проникали в самую душу. Она подошла ближе, и женщины, державшие его, захихикали, словно забава еще не кончилась. Продолжая беззвучно смеяться, она опустилась на колени между его раскинутых ног, наклонилась, опершись на левую руку, и ее волосы коснулись его бедер.

Он закричал:

– Нет!

Хихиканье перешло в хохот, и руки сжали его еще крепче. Ее правая рука метнулась вперед, как змея.

– О-о-о!

Когда он с криком упал, упал обратно на скалу и в руки женщин, что-то произошло в нем – но не между ног. В животе разлился жар от омерзительной жидкости, которой его напоили. Он чувствовал, как она разбухает внутри него, готовая вот-вот вспыхнуть огнем. Она вспыхнула, и пламя, рванувшееся внутри, едва не достало до мозга. Еще один леопардовый череп появился из-за спины, и другая рука зажала ему ноздри. И опять он глотал и глотал, пока не поперхнулся, снова выпустив фонтан брызг. Теперь пламя вспыхнуло и в мозгу. Он внезапно понял, что никогда раньше не замечал, как прекрасна Дающая Имена Женщинам, как восхитителен и волнующ ее запах, как бело и молодо ее тело, как искусны и желанны ее руки! Женщины, смеясь, отпустили его, и он услышал, что смеется вместе с ними, в то время как пламя лижет ему мозг и – мягко, возбуждающе – между ног. Она тоже отпустила его; и он со смехом схватил ее руку и вернул обратно. Но она ласково высвободилась и кивком подала знак женщинам. Появилась новая чаша из черепа, и он, отказываясь, замотал головой, но она была настойчива. Ее нежное лицо с огромными глазами приблизилось вплотную; она рассмеялась низким грудным смехом и проговорила:

– Пей, Маленький Леопард!

Это было так забавно, в ее голосе было столько ласки, что он не мог не доставить ей удовольствия. И глотал, глотал, давясь и захлебываясь. Потом они смеялись вместе, и она, взяв его за руку, повела за собой. Он шел за нею, охваченный пламенем, и мир кружился вокруг. Даже увидев, куда она ведет его, он не ужаснулся. Между ним и его страхом пред женской деревней словно легла пропасть. Она качнулась к нему, и само собой получилось, что он обнял ее за талию. Оба засмеялись, и он подумал, что она смеется над своей неловкостью. Они подошли к запретному пологу, расшитому устрашающими узорами из раковин, и он закричал, ударил по шкуре кулаком. Она приподняла край шкуры, и он ощупью пролез на ту сторону. Она следовала за ним, подталкивая его в нужном направлении. Потом подошла ближе, и ее смех журчал как ручей. Он ничего не видел перед собой, только блестящую гладь реки и на ее фоне силуэт Дающей Имена Женщинам, такой красивой и молодой. Она прижалась к нему. Он почувствовал ее губы и язык, ее груди, прижавшиеся к его испачканной в крови груди. Его губы искали ее рот, но тут она выскользнула и исчезла. Он вглядывался во тьму и ничего не мог разглядеть, только странное сооружение у берега – и оттуда шел скверный, нет, уже не такой скверный запах. Потом он увидел ее темную фигуру рядом с треногой. Она чем-то зачерпнула и стала пить. Потом – знакомым движением, в котором было столько женственности, – бросила это что-то в реку. Повернулась, и, хотя тьма скрывала ее, он знал, что она ищет его. Она начала извиваться всем телом, как змея, и он, даже в темноте, увидел, как нежно, и влажно, и горячо ее тело. Увидел, как юбочка из травы упала к ее ногам. Она переступила через нее и исчезла во тьме. Он оглядывался вокруг.