Лента Ососкова - История первая: Письмо Великого Князя

Обернувшись, Сиф успокоил бешено заколотившееся сердце: никто у стеллажа не стоял, на кухне всё так же спокойно раздавались голоса командира и его знакомых.

Компьютер полностью загрузился. Пароль командира давно не составлял для Сифа секрета — да и не скрывал его полковник. Правда, клацанье клавиш прозвучало просто оглушительно, но, сглотнув, Сиф заставил себя не дёргаться от малейшего шороха или изменения в ровном гуле компьютера.

В углу экрана высветилось, что компьютер подключился к сети. Неловко водя пальцем по «тачпаду», Сиф навёл курсор на значок «сетелефона», как звала программу Раста, и замер в нерешительности.

А может, не надо? Может, забыть и лечь спать?..

Но всё-таки Сиф вставил в ухо наушник, пододвинул к себе кругляш микрофона и щёлкнул по значку. Имя, пароль на вход… О, Каша в сети — большая удача! Только вот Расточки не видно.

Глубоко вдохнув, Сиф позвонил другу, гася экран ноутбука, и сел прямо на пол у стола. «Ещё бы глаза закрыть — как в детстве, — насмешливо сказал мальчик сам себе. — Я не вижу — меня не видят…»

— Внезапный ты! — весёлый голос Каши сменил заунывные гудки до того неожиданно, что Сиф вздрогнул, треснулся головой о край стола и зашипел под нос, поминая навку и её болото.

— Это ты внезапный…

— Чего это? — удивился Каша. — Я, вроде, вполне себе из запности не выходил…

— А Расточка где? — задал главный вопрос Сиф, не включаясь в игру словами.

Каша на мгновенье задумался, потом предположил неуверенно:

— Наверное, она с гостями дедовыми…

— А чего, в сеть не выходила? — Сиф в тревоге прикусил губу.

— Не-а… Завтра спросим?

— Угу, — юный фельдфебель прикрыл глаза. И зачем, спрашивается, он нервничал и включал чужой компьютер?

— Ты чего, спать хочешь?

— Угу.

— Больно рано!

— Угу.

— Ты не угукай!

— Угу…

— Спе-ец…

— Угу?

— Ты какой-то не такой…

— Угу, — на этот раз Сиф согласился полностью осознанно. — Ладно, Каш, я пойду спать.

— «Угу», — передразнил его друг, и Сиф отключился, ощущая полную беспомощность. Если бы можно было отмотать время назад — он бы и не звонил. А теперь хоть иди и кайся командиру.

Глупый день. Неправильный день. Что ни встреча — только хуже делает…

Сиф выключил компьютер и на цыпочках вернулся к себе в комнату.

… Когда спустя час Заболотин заглянул в комнату, мальчик уже вовсю дрых. Полковник вернулся на кухню и шикнул на расшумевшегося Крома.

— А чего громко-то слишком? — обиделся тот.

— Сиф уже дрыхнет, как… ёжик зимой. Чего мы ему мешать будем, — Заболотин снова сел за стол.

— Как ты там его дразнил, когда в Заболе мы торчали? Из Купера что-то, кажется? — припомнил Вадим и учтиво повернулся к Гному: — Ещё налить?

— Нет, благодарю, — отказался генерал Итатин. — Пока мне хватит.

— Вот помню, когда с твоим батальоном вместе топали через болото, — переключился вновь на Заболотина Вадим, — твой мальчишка впереди шагает такой уверенный, мол, всё тут знаю, с Кондратом, разведчиком твоим, десять раз исходил … Как же ты его звал… Следопыт? Чингачгук? Не… Но тоже что-то из этой серии.

— Просто Индеец, — улыбнулся полковник. — Другое его прозвище — Сивый — я не люблю.

Вадим задумался, припоминая, затем вдруг удивлённо спросил:

— Подожди-ка, а твои ребята тогда рассказывали что-то про то, что он тебя убить пытался? А я ещё удивился, что незаметно, вроде как…

— Так пятая попытка провалилась как раз незадолго до марша, — пояснил Заболотин, — и больше попыток и не было.

— Пятая? — Кром уважительно присвистнул, бессовестно напрашиваясь на историю. — Ну ты живуч!

— Профессия обязывает, — рассмеялся Заболотин, наливая себе ещё вина.

— Не, у тебя всё это гены, гены! — уверенно возразил Вадим и круговым движением взболтал вино в своём бокале. Бордовая жидкость закрутилась, словно штормящее море. — Вот скажи: у тебя, небось, и по линии матери офицеры?

— Нет, там интеллигенция, — разочаровал Заболотин. — Творческие люди, знаешь ли…

— Тебе и отцовской крови хватает, — усмехнулся Кром. — Не то что я… Отец долго ещё ругался, когда я в Академию поступил… Не, я всё не об этом. Я о другом хотел, — спохватился он неожиданно, внимательно разглядывая сквозь свой бокал Гнома. — Я о тех пяти попытках. Не верится как-то… Правда, были?

Какое-то время на кухне, которая казалась тесной для трёх мужчин, стояла выжидающая тишина. Лампа несколько раз мигнула и вновь загорелась ровно, подсвечивая узор на пластмассовом плафоне.

— Были, — подтвердил Заболотин, изучая буклет к вину, что принёс Кром. — Все пять. Ну, остальные были до нашего с ним договора, так что не в счёт. Вообще, Сиф весьма изобретателен, когда ему это действительно нужно. Вот ты представь, Вадь, — он сделал медленный глоток, смакуя вкус, — утро после затянувшейся до ночи вылазки. Все еле ползают, особенно если учесть, что легли далеко заполночь.

— И что ты долго сочинял перед этим доклад командованию? — хохотнул Вадим. — Хорошо представляю…

— Да, писал, — невозмутимо кивнул Заболотин-Забольский. — В общем, вот в такое вот утро, аккурат после нашего с Сифом знакомства, просыпаюсь я, и знаешь, что вижу? Надо мной стоит с совершенно зверской физиономией юный мой индеец с ножом. Конечно, попытка зарезать довольно наивная — уже утро, всё-таки. Но не проснись я…

Одной из бед капитана Заболотина было то, что утром первым у него просыпалось тело, со всем букетом выработанных на войне рефлексов. Голова начинала соображать лишь через некоторое время. Вот и сейчас: сначала мальчишка был довольно жёстким ударом обезоружен, а потом уже, когда «индейцу» была аккуратно заломлена рука, а нож был убран на достаточно безопасное расстояние, голова очнулась ото сна и сделала вывод: теперь надо бы провести новую воспитательную беседу. Неудачливый убийца брыкался, но, что характерно, не подавал голоса.

… Когда же приоткрылась дверь, и в комнату заглянул невысокий, улыбчивый вне зависимости от ситуации фельдфебель Казанцев, мальчишка стоял, понурив голову, красный от обиды, а Заболотин обратно вставлял ремень в брюки и негромким спокойным голосом объяснял, что нож не вернёт.

— В штаб зовут, ваше высокоблагородие, — удивлённо доложил фельдфебель, теребя пуговицу рубашки и придавая лицу по-деловому строгое выражение, безуспешно воюя со своей удивлённо-виноватой улыбкой. Он старался вести себя старше своих лет, хотя все знали, что он только-только окончил учебку. К этой его манере поведения относились с пониманием: все когда-то такими были. Только замечали сослуживцы кое-что ещё, о чём Казанцев пока даже не догадывался: подпоручик уже повзрослел, внутренне, перестал соответствовать цифрам в паспорте. Не двадцать один ему было уже, на фронте неделя иногда за год идёт. Одна улыбка неизменной и осталась…