Ирина Оловянная - Искусство войны

Вот упрямец! Чего он ко мне пристал? Сам бы и придумывал!

Я помолчал пару минут.

– Ладно, я тебя понял. Но пока я не придумал, что с этим делать, не гуляй в одиночестве. И вообще, почему только я? Думайте, синьоры!

– То-то же, – проворчал Алекс, – чего ты так отбрыкивался?

– Не хочу, чтобы Лео называл меня стратегом, – обиженно заявил я.

– Ладно, – согласился Лео, – больше не буду.

– Это была скорее тактика, чем стратегия, если вы о сегодняшних соревнованиях, – раздался снаружи тихий голос сержанта Бовеса.

Как он подобрался? У нас все стенки откинуты! Но подошел он только что. И то хлеб.

– Я же вас предупреждал, – добавил он огорченно. – На выход.

Мы поднялись и выбрались наружу, я пытался удержать Гвидо (его последняя реплика была очень давно), но он дернул плечом и тоже вышел из палатки.

– Тони уже спит, – хмуро заявил Алекс.

– Тем более вам следовало помалкивать. Как всегда, по пятьдесят раз.

Всеобщий тяжелый вздох был ему ответом. А что тут скажешь, сами виноваты.

Действительно, самое лучшее снотворное, чуть не заснул прямо на песке, даже не обращая внимания на дергающую боль в левой ладони.

Лео был очень смущен.

– Ты из-за меня отжимался сто раз, – напомнил я.

Глава 13

Наутро ладонь продолжала болеть. Странно. После завтрака я отправил ребят на стрельбище, а сам, притворившись, что мне пришло письмо и я хочу прочитать его в одиночестве, вернулся в нашу палатку. С рукой надо что-то делать. Была она красная и распухшая. Я содрал слой заживляющего клея и опять залил ее «ядом горыныча». Должна вылечиться за несколько часов.

И тоже пошел стрелять. Валентино и еще двое парией, видимо, из его команды, стояли у меня на дороге, придурки: да месяца еще не прошло, как я шестерых покалечил. И вас покалечу, и мне никто слова осуждения не скажет: нечего нападать втроем на одного.

– Ну и… – угрожающе проговорил я.

– Попробуй пройди, – предложил мне Валентино.

– А какие проблемы? – поинтересовался Лео из-за его спины. И Роберто стоял рядом с Лео и так улыбался… От такой улыбки мороз по коже, если она тебе предназначена.

Недруги молча посторонились, я медленно прошел мимо и присоединился к своим. Мы повернулись и пошли на стрельбище, не оглядываясь.

– Может быть, – задумчиво проговорил Лео, – эта засада была предназначена мне, но мне почему-то кажется, что все-таки тебе. Тебе тоже нельзя ходить одному.

– Да, – согласился Роберто, – теперь ты не будешь говорить, что он еще ничего не сделал.

– Он по-прежнему ничего не сделал, – заметил я.

– Энрик! – простонал Лео в отчаянии.

– Ага, уже четырнадцать лет, и все никак не переименуюсь.

Мы отстреляли все серии, Лео всех проконсультировал, Гвидо показал такой класс… я потрясен: он и раньше хорошо стрелял, но сейчас…

– А что? – изумился Гвидо моему удивлению. – В госпитале просто больше нечего делать.

– Ясно. Но вчера ты такого не демонстрировал.

– Ну… просто завтра же соревнования, – Гвидо и сам не знал, как это объяснить.

– Хм, – сказал Роберто, – надо мне тоже полежать в госпитале.

То, что Лео и я стреляем лучше, задевало его довольно слабо, но Гвидо – он же почти малек.

– Ой, не надо, – я передернул плечами: вспомнил, как мы сдирали с Гвидо кожу, и мне стало плохо.

Днем на полосе препятствий я наблюдал результаты своей интеллектуальной победы: все команды бегали только с шестами, все помогали друг другу перелезть через стенку. Лучшие результаты были такими… закачаешься. Если бы они официально фиксировались, побили бы все рекорды не только лагеря, но и острова, а может быть, даже всех детских военных лагерей от сотворения мира (или полос препятствий). Кому-то, правда, въехали шестом чуть ли не в глаз. Хм, у нас ни разу такого не было. И на стенках были какие-то проблемы, странно, когда я кого-то ловлю, его рука сама ложится в мою руку. Ни разу не промахнулись. Наверное, надо друг друга чувствовать.

К вечеру ладонь все еще не прошла. Я мысленно задрал нос: Лео не заметил этого даже на кемпо, вот такой я герой.

На соревнованиях по стрельбе не случилось никаких неприятных неожиданностей. Лео выиграл, я пару раз дернул больной рукой, промахнулся и занял второе место. А Гвидо третье! Нам даже бонусные очки не понадобились, мы и так победили в командном зачете.

Сегодня мы качали Гвидо. А потом спорили, бросать его в море или не стоит, к общему мнению не пришли, а держать его устали, поэтому спросили у него, он сказал «бросать». Мы и бросили, прямо в шортах, футболке и кроссовках.

На тренировке по кемпо к нам подошел Дронеро. Чего это он так ко мне приглядывается?

– Что у тебя с рукой? – поинтересовался он. Я пожал плечами:

– Поранился о проволоку, еще позавчера.

– И до сих пор болит? Покажи, – велел он.

Я показал.

– К врачу ходил?

Я помотал головой:

– Это же ерунда!

– Пороть тебя надо, каждый день, два раза! Шагом марш к врачу! Немедленно, – рассердился Дронеро.

– Послезавтра же соревнования! – воззвал я к его спортивному духу.

– Ты еще здесь? Еще одно слово – и я тебя к ним не допущу.

Я сначала удрал с татами и, только направляясь в медпункт, понял, что он не может меня не допустить. Сзади кто-то шел. Я обернулся: Лео и Роберто.

– Я знаю дорогу! – вспылил я.

– Скандиано тоже, – невозмутимо возразил Лео.

Черт, этот хитрый придурок действительно превратился в проблему.

Мой эскорт оставил меня уже перед дверью врачебного кабинета.

Я вошел и продемонстрировал синьору Адидже свою руку.

Врач поднял брови:

– Давно?

– Третий день.

– Я думал, ты умный. Будем вскрывать. И четыре дня интенсивной регенерации.

Я сжал руку в кулак:

– Послезавтра кемпо!

– Позавчера надо было думать!

– Что, медицина бессильна? – поинтересовался я ехидно.

– Медицина бессильна вложить в твою голову немного ума, а в остальном…

– До послезавтра заживет? – спросил я с надеждой.

Синьор Адидже задумался:

– А тебе это так важно? Вроде бы не все должны принимать участие?

– Я надеюсь занять первое место, – признался я неохотно.

– Ммм, ну кое-что сделать можно. Сейчас я вскрою, а завтра утром и вечером явишься на регенерацию. Безболезненных соревнований я тебе не обещаю, но рука будет работать.

– Спасибо! – улыбнулся я.

– Это ты поранился, когда своего друга от колючей проволоки отцеплял, да? – спросил он меня, делая обезболивающий укол.

– Умгу.