Клайв Льюис - За пределы безмолвной планеты

— Как эльдила?

— Да. Он величайший из всех эльдилов, которые могут находиться на хандре.

— А что такое эльдилы?

— Неужели ты хочешь сказать, что в вашем мире нет эльдилов?

— Насколько я знаю, нет. Так что такое эльдилы и почему я их не вижу? У них нет тела?

— Конечно, у них есть тела. Существует множество тел, которые нельзя увидеть. Глаза любого животного видят одно, не видят другого. Вы на Тулкандре не знаете, что есть разные виды тел?

Рэнсом попытался, как мог, объяснить сорну, что на Земле все тела состоят из твердых, жидких и газообразных веществ. Тот слушал с огромным вниманием.

— Ты неправильно об этом говоришь, — сказал он наконец. — Тело — это движение. При одной скорости ты чувствуешь запах, при другой — уже слышишь звук, при третьей — ты видишь. А бывает такая скорость, при которой у тела нет ни запаха, ни звука и его нельзя увидеть. Но заметь, Коротыш, что крайности сходятся.

— Что это значит?

— Если движение станет быстрее, то движущееся тело окажется сразу в двух местах.

— Да, это так.

— Но если движение еще быстрее — это трудно объяснять, потому что ты не знаешь многих слов, — понимаешь, Коротыш, если бы оно делалось быстрее и быстрее, в конце концов то, что движется, оказалось бы сразу везде.

— Кажется, я понимаю.

— Так вот, это и есть высшая форма тела, самая быстрая, настолько быстрая, что тело становится неподвижным; и самая совершенная, так что оно перестает быть телом. Но об этом мы не будем говорить. Начнем с того, что ближе к нам. Самое быстрое из того, что достигает наших чувств — это свет. На самом деле, мы видим не свет, а более медленные тела, которые он освещает. Свет находится на границе, сразу за ним начинается область, в которой тела слишком быстры для нас. Тело эльдила — это быстрое, как свет, движение. Можно сказать, что тело у него состоит из света; но для самого эльдила свет — нечто совсем другое, более быстрое движение, которого мы вообще не замечаем. А наш «свет» для него — как для нас вода, он может его видеть, трогать, купаться в нем. Более того, наш «свет» кажется ему темным, если его не освещают более быстрые тела. А те вещи, которые мы называем твердыми — плоть, почва, — для него менее плотные, чем наш «свет», почти невидимые, примерно как для нас легкие облака. Мы думаем, что эльдил — прозрачное, полуреальное тело, которое проходит насквозь стены и скалы, а ему кажется, что сам он твердый и плотный, а скалы — как облака. А то, что он считает светом, наполняющим небеса, светом, от которого он ныряет в солнечные лучи, чтобы освежиться, то для нас черная пропасть ночного неба. Все это простые вещи, Коротыш, только они лежат за пределами наших чувств. Странно только, что эльдилы никогда не посещают Тулкандру.

— В этом я не вполне уверен, — сказал Рэнсом. Его вдруг осенила мысль, что предания о светящихся неуловимых существах, время от времени появляющихся на Земле — одни народы называют их дэвами, другие духами, — объясняются, может быть, совсем не так, как придумали антропологи. Правда, тогда все представления о мире выворачиваются наизнанку, но после путешествия в космическом корабле он был готов ко всему.

— Зачем Уарса позвал меня? — спросил он.

— Уарса мне этого не сказал, — ответил сорн. — Я думаю — ему интересно увидеть любого обитателя другой хандры.

— В нашем мире нет Уарсы, — сказал Рэнсом.

— Это еще раз доказывает, что ты явился с Тулкандры, Безмолвной планеты.

— Каким образом?

Сорн даже удивился вопросу:

— Если бы у вас был Уарса, он обязательно беседовал бы с нашим.

— Но как? Ведь между ними миллионы миль?

— Для Уарсы все это выглядит иначе.

— Ты хочешь сказать, что он часто получает вести с других планет?

— Уарса опять-таки назвал бы это иначе. Уарса никогда не скажет, что он живет на Малакандре, а другой Уарса — на другой планете. Малакандра для него — просто место в небесах. Там-то он и живет — в небесах, и другие тоже. И конечно, они разговаривают друг с другом…

Но эти объяснения уже не укладывались в голове; Рэнсома клонило в сон, и он решил, что не понимает сорна.

— Мне бы надо поспать, Эликан, — сказал он.—Я не понимаю, о чем ты говоришь. Может быть, я и не с той планеты, которую ты называешь Тулкандра.

— Сейчас мы оба будем спать, — ответил сорн. — Но сначала я покажу тебе Тулкандру.

Сорн поднялся, и Рэнсом последовал за ним в глубину пещеры. Он увидел небольшую нишу и в ней ведущую вверх винтовую лестницу. Ступени, высеченные в скале в расчете на сорнов, были слишком высоки для человека, и Рэнсому пришлось карабкаться вверх, опираясь на них руками и коленями.

Сорн поднимался впереди. Рэнсом не мог понять, откуда на лестнице свет — по-видимому, он шел из небольшого круглого предмета, который сорн держал в руке. Они поднимались по каменному колодцу очень долго, наверное, на самый верх горы. Рэнсом совсем выбился из сил, когда они оказались наконец в темной, но теплой комнате. Сорн сказал:

— Она еще довольно высоко — над южным горизонтом, — и указал на небольшое отверстие или окно. Во всяком случае, это устройство не похоже на земной телескоп, решил Рэнсом; правда, попытавшись на следующий день объяснить сорну принцип телескопа, он сам не понял, в чем же состоит отличие. Облокотившись на подоконник (выступ перед окошком), Рэнсом посмотрел за окно. Посреди кромешной тьмы висел яркий диск, размером с полкроны; казалось, до неги можно дотянуться рукой. Почти вся поверхность диска была ровно серебристой, лишь внизу виднелись какие-то очертания и под ними была белая шапка. Рэнсом вспомнил, что на фотографиях Марса такими же белыми пятнами выглядят полярные льды, может быть, перед ним Марс? Но вглядевшись в темные очертания, Рэнсом различил Северную Европу и кусок Северной Америки, как бы перевернутые, а в основании всей картины — Северный полюс. Почему-то это неприятно поразило Рэнсома. И все же это была Земля, может быть, даже Англия, а может быть, это ему только казалось: изображение немного дрожало, и глаза быстро устали от яркого света. Этот маленький диск вмещал в себя все — Лондон, Афины, Иерусалим, Шекспира, всех живущих и умерших, всю историю. И там же, у порога пустого дома близ Стерка, до сих пор, наверное, лежит его рюкзак.

— Да, — сказал он поскучневшим голосом. — Это моя планета.

Ни разу еще за время путешествия не было ему так тоскливо.

XVI

Проснувшись наутро, Рэнсом почувствовал, что с его души словно свалился тяжелый камень. Потом он вспомнил, что находится в жилище сорна, и что то самое существо, которое он так боялся повстречать с первой минуты на Малакандре, оказалось не менее дружелюбным, чем хроссы, хоть и далеко не таким симпатичным. Значит, на этой планете больше нечего бояться, кроме Уарсы. «Последний барьер», — подумал Рэнсом.