Александр Бачило - Академонгородок

— Но он не произносил…

— Отвечай на вопрос! — глаза Стылого полыхнули огнем.

— Мне это известно, Повелитель, — сникла Наташа.

— Отчего же ты бездействуешь?

— Я как раз собиралась доложить…

Она сама почувствовала в своих словах мхатовскую фальшь.

— Доложить? — удивился Морок. — А на кой черт мне твой доклад? Каждое слово нашего языка разносится по миру, подобно удару колокола! Сегодня я ощущаю эти удары с самого утра. И приходят они из того самого поселения, в котором живешь ты.

— Я ничего им не говорила! — Наташа шагнула к Мороку, но под его взглядом, тяжелым, как болезнь, снова отступила. — Это не я…

— Меня не интересуют подробности! — сказал Стылый Морок. — Люди коснулись тайны. Закон должен быть исполнен.

— Не надо… — вырвалось у Наташи.

Это надменное изваяние, окутанное, будто плащом, клубами черного дыма, приводило ее в ужас и отчаяние.

Стылый подошел к Наташе, взял ее за подбородок и заглянул в глаза. В сердце сразу стало холодно и пусто.

— А ты любишь людей, — задумчиво проговорил он. — Надо же! Никогда бы не подумал, что они могут внушить любовь. Давно ли ты топила их десятками в холодных водах гнилого моря! Что же случилось? Ты забыла о своей мести? Ты забыла свой народ, русалка Накхта?

Наташа бросила быстрый взгляд на суровое лицо Морока. Бесполезно. Разве он может понять?

— Я не забыла свой народ, — ответила она. — И не больше твоего люблю людей. Мне непонятно только, за что ты хочешь убить их всех…

— Я? — удивился Морок. — Ну что ты! Я вовсе не собираюсь их убивать. Зачем? — он добродушно улыбнулся и добавил:

— Это сделаешь ты…

— Горизонт шесть. Два десять — два шестьдесят. Конкреции коры выветривания… — Игорь отчеркнул последнюю строчку и задумался. Стратиграфия не лезла в голову. Приход Наташин вытеснил все мысли о работе. Что-то в нем было до крайности странное. Почему она так быстро ушла? Зачем требовала дожидаться ее? Ужин обещала принести… Только для того, чтобы послушать рассказы об алтайских поселениях? Правда, потом можно купаться хоть всю ночь, уплыть на тот берег… Река здесь широкая, не то что возле лагеря. Но Наташа почему-то не очень любит эти совместные купания. Плавает прекрасно, не угонишься, но всегда одна. Ходит на речку тайком от всех. И от него…

— Что-то у них там, в лагере, заварилось, — подал голос Кешка, словно услышал, о чем думает Игорь. — Я так полагаю, это Мхат опять чего-то учудил.

— Почему именно Мхат?

— Да он давно к ней липнет. Наверное, опять получил по сопатке, да закатил истерику. Ты ж знаешь, у него все напоказ. лишь бы публику собрать. Вот Наташка и боится, как бы ты не узнал, да не отметелил его.

— Давно пора… — карандаш хрустнул в пальцах Игоря. — Черт! Наверное, ты прав. Надо пойти, разобраться.

Он поднялся.

— Обещал ведь не ходить, — заметил Першак.

— Что ж теперь, спокойно сидеть, когда ее там, может быть, обижают?

— Наташку-то? — Кеша криво ухмыльнулся. — Обидишь ее, как же! С таким-то характером! Кто ее пальцем тронет, дня не проживет! И кто обещания не выполнит — тоже.

— Мм… да. — Игорь сел обратно на край ямы. — Скверно получается. Действительно — обещали…

— А что если я тихонько сбегаю, — вдруг предложил Кешка. — Посмотрю, что там да как. Она и не узнает.

Игорь с сомнением посмотрел на него.

— Ты ведь тоже обещал до конца работы сидеть.

— А я свою работу закончил, — живо сказал Першак. — Дерн снят, квадраты зачищены…

— А разметку перетянул?

— Обижаешь начальник! Разметка в лучшем виде, поет, как струна, — кешкины глаза светились честным васильковым пламенем. — Мне тут делать совершенно нечего. Углы только оббивать…

Он ткнул сапгом в глинистый откос раскопа, и вдруг оттуда, прямо под ноги Игорю тяжело вывалился крупный, облепленный глиной черепок — половинка округлого сосуда с обломанной ручкой…

— Нет, — шептала Наташа, — я не могу…

Она медленно брела утоптанной тропой — главной улицей лагеря археологов. Слева и справа из палаток доносились голоса, смех, перестук ящиков, скрипучие вскрики раскладушек под устало плюхающимися, натруженными за день телами. Люди спешили сбросить дневную потную одежду, неуклюжие ботинки и сапоги, выскакивали с полотенцами, босиком бежали к умывалке. Все уже знали о черепке с надписью, который успели окрестить «Остраконом Варенцова-Симака», все радовались находке и в предвкушении праздника каждый считал своим долгом при встрече с Наташей бросить какой-нибудь бодрый клич:

— Повариха! Где банкет?!

— Наташа! Тебя Мхат искал!

— А крем-брюле будет?

— А консоме с пашотом?

— Хо-хо! А Витюха-то готовый уже! В малине дрыхнет! И кто это ему налил?

Наташа старалась ни на кого не смотреть, но слышала каждое слово, различала каждый звук в лагере, каждый плеск в общем визге и гоготе со стороны умывалки. Она никак не могла убедить себя, что эти шумные, суетливые существа для нее не более чем добыча, объект охоты и даже проще — истребления.

Но каждый из них уже слышал и сам повторял слова запретного языка. А значит, все они были обречены.

— Нет. Не могу.

Наташа зло толкнула дверь. В кухне никого не было. Тихо потрескивала остывающая плита. На разделочном столе валялись колбасные шкурки и пустая бутылка. Вторая бутылка лежала под столом. Наташа, не останавливаясь, прошла в кладовую и заперлась. Здесь было темно и тихо, голоса снаружи почти не доносились. Пахло корицей и лавровым листом.

Я слишком долго жила с людьми, подумала Наташа. Он сам привел меня к ним и требовал, чтобы я ничем не отличалась…

Она прислонилась спиной к шершавой бревенчатой стене, закрыла глаза.

Я поверила. Поверила, что тоже человек, что умею думать, как они, любить, как они. Быть счастливой, как они… И вот что получилось. Я больше не могу охотиться на них! Не могу! Ты сам виноват, Стылый! Делай теперь со мной, что хочешь!

В душной тьме кладовой вдруг вспыхнули два волчьих уголька, холодная рука осторожно коснулась сердца. Наташа вскрикнула, вгляделась в темноту.

Нет, показалось. Никого тут нет. И все же Стылый померещился неспроста. Он думает о ней. Не выполни она приказ, и этой же ночью здесь будет отряд вурдалаков, вместе со стариком, которому Морок поручает самые «мясные» дела. И тогда никто не спасется. Во всей округе не останется ни одного живого человека. Даже деревня на том берегу будет вырезана до последнего ребенка. Такого допустить нельзя. Другие ей безразличны, но она должна спасти Игоря!

А для этого придется… Черт! Для этого она должна выполнить приказ. Сделать все самой, устранить тех, кто видел и читал надпись, а это значит — весь лагерь. Другого выхода нет.