Дмитрий Байкалов - Фантастика 2002. Выпуск 1

Если доктор Гербигер в свое время хотел видеть себя пророком и последним физиком Земли, то почему бы ему не позволить эту причуду, этому бородатому любимцу фюрера, немного похожему на Бога с живописных полотен средневековых художников? Гербигер имел на то право.

Да и сам Гиммлер с удовольствием отдал дань искрометной и заманчивой игре в Средневековье, когда приказал построить в Вевельсбурге замок для истинных властителей Земли, замок, в котором двенадцать группенфюреров восседают вокруг стола, рука об руку с рейхсфюрером, этакие рыцари Круглого стола Камелота. В замке было предусмотрено все для удобства повелителей, даже предусмотрен погребальный зал с маленьким крематорием, в котором предполагалось сжечь тело умершего группенфюрера после прощания с павшим товарищем тех, кто еще живет. Гиммлер всегда с большим удовольствием вспоминал свою маленькую романтическую задумку и даже дважды посылал экспедиции в Малую Азию и Египет, чтобы найти Грааль и украсить им стол Властителей. Игра, но романтическая и чертовски привлекательная игра! Можно ли было упрекать за это рейхсфюрера?

Никто же не осуждает толстого Германа, который в своем замке, расположенном в окрестностях Кёнигсберга, переодевается в белое одеяние римского патриция и из лука стреляет ручных оленей, которых специально прикармливают для него егеря.

У каждого есть свой пунктик. Гесс обожал порнографические журналы, с помощью которых давал волю своему воображению. Геббельс, напротив, увлекался актрисочками. Юлиус Штрейхер обожал молоденьких мальчиков, и рейхсфюрер знал, как ночью этому грязному животному, которого он не уважал, но в котором нуждался рейх, привозили молоденьких симпатичных еврейчиков. Но никто ведь не обвинял его в осквернении арийской крови!

Но если каждый человек имеет свой пунктик, то почему бы его не иметь исполнительному и добросовестному Эйх-ману, не раз доказавшему делом свою полезность рейху?

Гиммлер был прагматиком. Он великолепно понимал, что любого рода сублимация прежде всего способствует адаптации человеческого организма в непривычных условиях. Если человек организовывает смерть, ему лучше всего отождествлять себя с нею. Ничего страшного не было в том, что Эйхман присваивал себе божественные функции, это не страшно, воображая себя демиургом мира, Эйхман не претендовал на роль его властителя.

— Значит, ливанский кедр? — усмехнулся рейхсфюрер.

— Конечно же, кедр, господин рейхсфюрер. — Адольф Эйхман крепко сжал ладони, и на губах его появилась фанатичная складка. — Обязательно кедр!

«В нынешней исторической схватке каждый еврей является нашим врагом независимо от того, прозябает ли он в гетто, влачит ли существование в Берлине и Гамбурге или призывает к войне в Нью-Йорке. Разве евреи тоже люди? Тогда то же самое можно сказать и о грабителях, об убийцах, о растлителях детей, сутенерах. Евреи — паразитирующая раса, произрастающая, как гнилостная плесень, на культуре здоровых народов. Против нее существует только одно средство — отсечь ее и выбросить. Уместна только не знающая жалости холодная жестокость! То, что еврей еще живет среди нас, не служит доказательством, что он также относится к нам. Точно так же блоха не становится домашним животным только оттого, что живет в доме».

Глава восьмая

ХВАЛА И ХУЛА

Фон Пиллад странным образом все больше привязывался к уродливому седоволосому человеку, с которым его однажды связали чужие фантазии. Возникает зачастую тайная и непонятная связь между доносчиком и оперативным работником, получающим эти доносы. Связь эта никем не изучена, но она существует, тайная, почти родственная нить, заставляющая оперативника не только выслушивать постоянные жалобы своего осведомителя, но и оказывать тому посильную помощь в их разрешении.

Фон Пиллад пытался внушить себе, что не должен ничего чувствовать к этому опустившемуся, пропахшему бараком и смертью человеку, ничего, кроме презрения. Однако тоненькие ростки неведомо откуда взявшегося сочувствия прорастали в душе штурмфюрера. Было непонятно, являются ли они следствием интеллигентности фон Пиллада или же сочувствие это рождено общением в те короткие часы, когда Евно Азеф неторопливо писал свои сообщения на чистых листах канцелярской бумаги, и позже — во время бесед, которыми фон Пиллад оттачивал свой мозг и рождающиеся в нем формулировки.

— Вы напрасно брезгуете мной, — сказал Евно Азеф. — Доносчик внешне отвратителен, но вместе с тем он крайне полезен государству. Представьте себе, что вы служите в криминальной полиции, а я сообщаю вам о человеке, который имеет запасы морфия, которым он активно торгует и тем калечит человеческие души. Преступник в тюрьме, вы получаете благосклонность начальства, но что получает доносчик? Он по-прежнему окружен презрением, хотя никто не будет отрицать, что им совершено богоугодное и крайне полезное государству и обществу дело. Парадокс — осведомитель работает на презирающее его государство, поэтому оно даже не благодарит его за то, что осведомитель делает для него. А если благодарит, то тридцатью сребрениками, которые заставляют осведомителя вспомнить о первоистоках и еще острее почувствовать собственную неполноценность. Этакая повесть о горе и злосчастии…

Он смотрел в зарешеченное окно, разглядывая плац, который убирали заключенные. Каждую ночь на плац вываливалось две машины мусора, чтобы утром кацетникам был фронт работ. Машина, даже если она выполняет бесполезную и бессмысленную работу, должна работать бесперебойно.

Фон Пиллад задумчиво курил сигарету.

— И все-таки это не случайно, — возразил он. — Со времени Иуды имя предателя окружено презрением. Тридцать сребреников стали символом самого позорного человеческого греха. Так уж сложилось в человеческом восприятии, что предать — это еще хуже, чем убить.

— Но вы продолжаете пользоваться услугами осведомителей, — возразил Азеф. — Кто лучше осведомителя может вычислить шпиона или сообщить о готовящейся государственной измене? Разве гестапо перестало пользоваться услугами осведомителей? Сыск — вечен, а он, между прочим, всегда поставлен на работе осведомителей. Осведомители необходимы обществу, не будет, их и вам придется арестовать половину населения фатерланда и бить их, пока не будут получены необходимые, но не всегда правдивые признания. И только осведомитель способен сделать это лучше и тоньше. Вы думаете, тридцать седьмой год в России был вызван всеобщим недовольством или паранойей вождей? Нет, он явился следствием нехватки осведомителей. Вместо того чтобы знать наверняка, органам пришлось опираться на подозрения, а это всегда означает избиение невинных.