Ирина Дедюхова - Позови меня трижды…

А ту церквушку — «Крестик», которую имела в виду Анастасия, переоборудовали в домовую кухню с торговлей спиртным на разлив. У круглых высоких столов там теперь все время стояли небритые дядьки и ждали одиннадцати часов, когда к пирожку с рисом можно было прикупить сто грамм водки. Часов у них не было, поэтому они внимательно прислушивались к орущему из подсобки радио. Когда пикало одиннадцать, они рвались к прилавку без очереди, расталкивая старух, с криками, что они тут давно занимали. Репутация из-за всего этого у заведения была еще та. Поэтому кухню и звали просто «Крестиком» или "У попа".

Рядом с этим Крестиком стоял красивый когда-то, густо населенный двух этажный желтый дом. На втором этаже, очевидно, была раньше ампирная балюстрада, да и много еще чего было раньше. Все это нелепо проглядывало сквозь новейшие трубопроводные усовершенствования, набитые на окнах фанерные посылочные ящики и заставляло с тоской думать о людях, которые здесь когда-то жили основательно налаженным бытом. Конечно, парадное крыльцо с коваными витыми вензелями было заколочено и заметено снегом. И, конечно, новые жильцы ходили с бывшего черного хода. А парадное — будто молчаливо ждало прежних законных владельцев…

Старухи, сидевшие на скамейке возле подъезда, подозрительно оглядывали девочку в пальто с цигейковым воротником, смотревшую с открытым ртом на лепнину над окнами второго этажа их дома.

— Здравствуйте! А в какой квартире тут бабка Анастасия проживает?

— А ты ей кем будешь?

— Знакомой.

— Соплива еще.

— Вот сейчас заору, она услышит меня, так и без вас найду!

— Ори сразу у семнадцатой квартиры на чердачном этаже. Привет передавай. Если приболела она, то из окна крикни чего надо. Она с нами поссорилась, второй день молчит.

— Дык вы, наверно, сами и виноваты! Сидите тут, всех прохожих задираете!

— Ты иди, милая, пока мы тебя костылями не пожаловали!

Катя забралась по шаткой лестнице к квартирке Анастасии на самую верхутуру. Это был когда-то роскошный мезонин. В бликах солнечного света, лившегося через полукруг загаженного итальянского окна, можно еще было различить немецкие обои с крупными выцветшими розами. Любил раньше купчина на Руси роскошный стиль бидермейер. Анастасия открыла дверь сразу же, будто ждала. Катя устало поздоровалась, разделась у старого деревянного поставца и прошла в небольшую светлую комнатку.

— Снилось мне, что ты придешь. Еще приснилось, что ты на новое место переехала, правда?

— Да.

— Ну, и как же тебе на новом месте приживается?

— Вот именно, что приживается! Пойду в булочную, а дорогу домой найти не могу, все дома одинаковые, деревьев даже нет, ни одной знакомой рожи…

— Да, строят нынче, не то, что раньше. По дешевке, как гроб березовый. И надолго ли эти ваши дома? Вот родят еще одного ребенка люди и уже в квартирке не помещаются. А мой папа вот этот дом строил сразу из расчета, что я замуж из своего дома пойду, а два брата мои жен сюда приведут, места на всех бы хватило. Сейчас тут двадцать семь квартир нагорожено! Все стены трубами исколочены, а дому еще сто лет ничего не будет!

— А чего Вам-то одну комнатку только здесь дали?

— Им и этого жалко было, у меня тут четырнадцать метров, а по их подсчетам, мне только девять квадратов положено. Ладно, мы люди не гордые, скоро нам и гораздо меньшего хватит. Я чаек тут собрала, с утра пирожки для тебя пекла, сон мне был, что ты ко мне соберешься. Чай попей, я сахарок уберу, муравьев тут нищеброды эти развели. А пирожки оставлю в кастрюльке, ты не спеши, кушай!

Убрав чайную сервировку, Анастасия выложила перед Катей огромный кожаный альбом для фотографических открыток. Старые фото с узорчатыми краями на твердом картоне были совсем такие же, как и фотографии Магариты Макаровны. В основном, на них были запечатлены молодые Марго и Настя, красивая обстановка, как в фильмах про Тургенева, и разные, совершенно чуждые сегодняшнему времени девушки в длинных платьях. Они были так же нереальны, как и тургеневские барышни. Казалось, что Катя смотрела длинный красивый сон и заранее знала плохой его конец.

— Это нас с подружками кузен мой фотографировал, раньше это было великое искусство. Надо было учесть множество нюансов, как-то сложно высчитать расстояние и освещение, у него негативы были на стеклянных пластинках. Все это побилось потом, конечно. Теперь вот ни людей, ни негативов, одни чудные фото и память, но я уйду, и память моя уйдет вместе со мною. И, по-моему, у них с Марго начинался настоящий роман! Они тогда только стали смотреть друг на друга как-то по-особому, он приглашал нас на святки, вот его дом. В шестнадцатом году его, слава Богу, убили, и он никогда не узнал, во что превратила жизнь его Маргариту.

— Тут же больница теперь кожно-венерическая, у вас там что, и сифилиса не было?

— Может, и был. Но, знаешь, я в твои годы даже слова такого не знала. Да и какой тебе сифилис, если у нас тут семинария в городе была, резиденция владыки, а за городом — монастырь женский! У нас ни одного публичного дома не было! Все девки смирно при господах жили, на улицу-то выйти не смели! Сифилис! Гонорейки, правда, случались, врать не стану. Это, в основном, когда за границу человек по делам выезжал или на воды. Но доктор Резнов это тихо, по-домашнему излечивал. Даже повелось так, приедет кто из Москвы или Германии, сразу к доктору Резнову посылает, а потом к исповеди идет, на этом все венерические истории и заканчивались. Смирно жили, Бога боялись. Правда, скучным это все казалось, а вот посмотришь на фотки теперь и думаешь, что лучше бы так жизнь прожить… Ты лучше пирожок кушай, не расстраивайся. В Крестике тесто приличное ставят, а на весы много масла растительного льют. Я покупаю кило за два раза, а потом на масле, в аккурат, и экономлю. Только с алкашами долго толкаться приходится, на купольную роспись из-за них иногда перекреститься даже не успеваю, и слово может нехорошее вырваться, а там все-таки Николин храм был…

— Да-а, вы хоть с Марго малость пожили, вон платья какие!

— Какая же ты смешная, Катюша! Будто счастье в платьях и богатстве заключено. Я горюю об укладе жизненном. С таким трудом эту жизнь наши деды налаживали, а мы, только заелись чуть-чуть, так позволили ее порушить, не удержали. Вернется все это, попомни мое слово, вернется! Но с такими муками уже для вас, с таким трудом! И ведь никому не объяснишь заранее, что и хорошее и плохое в материальном плане никакого отношения к счастью не имеет.

— А Вы про счастье знаете, да? Вот скажите мне, счастье у меня будет?

— Будет, как у всякого бывает. Только эта штука в руках долго не держится. Да и стоит слишком дорого, главное, что не своим за нее платишь. Ну, что ты глазами хлопаешь? Ясно, что не поймешь!