Антон Орлов - Страна Изумрудного солнца

Тлемлелх непроизвольно свернул слуховые отростки в спирали, и все равно приглушенный, вкрадчиво-насмешливый голос Лиргисо достигал его слуха, пробуждая дремлющие кошмары, столь неуместные здесь, в празднично-многоцветном приемном зале кхейглы. Но тут скрипнула двустворчатая дверь в глубине зала и вошла Бхан. Разошедшийся Лиргисо сразу умолк.

Бхан была больше той кхейглы, которую Тлемлелх встретил в коридоре. Ее ярко-изумрудное, покрытое аккуратными коричневыми пупырышками тело обольстительно лоснилось; карманы для вынашивания потомства, под которыми прятались сосцы – по три слева и справа, – слегка оттопыривались. Ноги, более короткие и мощные, чем у энбоно, были оплетены непонятно как закрепленными золотыми цепочками, а с гребня, выкрашенного по случаю любовного свидания в алый цвет, свисали алмазные и рубиновые подвески. От плеч до запястий ниспадали сотканные из нитей жемчуга рукава, соединенные с жемчужным воротником-стойкой. Ее широко расставленные глаза, пленительно круглые и темные, как перезрелые ягоды дурманника, были обведены блестящими контурами, темно-зеленые губы томно улыбались. Бхан была прекрасна.

– Вот я и пришла, энбоно. Вы меня ждете?

– Мы изнемогаем в ожидании, бесподобная кхей-саро. Позволь преподнести тебе вот это!

Поднявшись с ложа, Тлемлелх протянул ей алмазную подвеску и вторую нитку жемчуга.

Бхан схватила украшения, несколько раз довольно причмокнула и пропела низким грудным голосом:

– Такого у меня еще нет! Новую дырку в гребне сделаю! А такое есть, но пусть будет больше… Обрадовал ты меня, энб-саро!

Лиргисо даже из ванны не вылез, только наблюдал за ними с загадочной и немного пугающей улыбкой. Видимо, он уже успел отдать кхейгле свои подарки.

– Ух, какая прозрачная! – встряхнув алмазную подвеску-слезу, сказала Бхан. – Хочу посмотреть, как она будет на мне висеть.

И вперевалку, с тяжеловесной грацией, присущей только кхейглам, направилась к выходу.

– Ты скоро вернешься к нам, кхей-саро? – окликнул ее Тлемлелх.

– Скоро вернусь! – хихикнула кхейгла, перед тем как исчезнуть за дверью.

– Слишком ее раскормили, – с неодобрением пробормотал Тлемлелх, повернувшись к Лиргисо. – Это делают для того, чтобы кхейглы поменьше дрались, но, если они начнут страдать ожирением, это будет плохо и для любовных игр, и для потомства.

– Ты, как всегда, придирчив, энб-саро, – возразил Лиргисо. – По-моему, полнота ее не портит. А что до любовных игр – давай насладимся ими, пока наша Бхан наслаждается своим отражением в зеркале?

Он раздвинул кожистые складки в нижней части живота, до половины высунув наружу алый половой орган. Повторив его жест, Тлемлелх тоже скользнул в теплую, густую от ароматических масел воду. Мраморная ванна была достаточна просторна, чтобы вместить двух энбоно. Все шло как обычно. В Могндоэфре принято, чтобы энбоно, придя на свидание, возбуждали и ласкали друг друга, а потом вдвоем оплодотворяли кхейглу, поскольку для того, чтобы произошло зачатие, три клетки должны слиться в одну. Правда, моралисты некоторых отсталых культур осуждали этот обычай: по их словам выходило, что энбоно дозволено заниматься любовью только с кхейглой, а хотя бы посмотреть при этом друг на друга – Фласс упаси! Но Тлемлелх и Лиргисо, на свое счастье, родились в просвещенной Могндоэфре. И сейчас они до изнеможения ласкали друг друга в ожидании Бхан, а той все не было и не было…

– Где же бесподобная Бхан? – простонал наконец Тлемлелх. – Когда она вернется?

Вместо ответа Лиргисо расхохотался.

– Когда она придет? – ощутив нечто нехорошее в его смехе, повторил Тлемлелх.

– Она не придет.

– Почему? Мы же здесь…

– Потому что у нас с ней уговор! Бхан очень интеллектуальна для кхейглы, у нее даже есть чувство юмора, и она согласилась поддержать мою маленькую шутку. Думаю, она получила от этого истинное удовольствие! А ты был сегодня очень соблазнителен, несравненный Тлемлелх, – о, как ты старался мне угодить… До конца жизни не забуду это изумительное приключение!

Лиргисо снова захохотал, ему начали вторить другие голоса. Сквозь туман, застлавший глаза, Тлемлелх увидел, что обе двери в зал приоткрыты, а в стенах приотворены мозаичные створки небольших окошек, и множество народа заглядывает в зал – Бхан, другие кхейглы и энбоно, прислужники-полузвери, и все они усмехаются, ухмыляются, смеются.

Он попытался ударить Лиргисо, но только расшиб руку о зашлифованные камни. Оттолкнув его, Лиргисо выскочил из ванны. Тлемлелх тоже выскочил, поскользнулся и шлепнулся на мокрый пол. Смех усилился. Не вставая, Тлемлелх ударил подлеца ногой по лодыжке, рассчитывая разодрать когтями мякоть мышцы, однако тот успел отпрыгнуть, издевательски ухмыляясь. Вскочив, Тлемлелх вновь на него бросился, но тут два здоровенных нега-прислужника скрутили его и потащили к выходу. Он визжал и пытался укусить кого-нибудь из серых бестий. Все они с самого начала были в сговоре – Лиргисо, Бхан, тот чиновник из Корпорации Воспроизведения Рода (Тлемлелх успел заметить его среди зрителей), остальные… Это аргхмо!

– Передавай мои приветствия Флассу, энб-саро! – крикнул вслед Лиргисо.

Они оба совершили поступок, осуждаемый обществом, – совокупились без участия кхейглы, однако Лиргисо был инициатором, он сумел развлечь скучающую публику и заработал себе повышение статуса… Корпорация Поддержания Порядка наверняка оштрафует его за эту выходку, но что ему штраф? А Тлемлелх теперь уничтожен окончательно.

Неги стремительно проволокли его по лабиринту темных извилистых коридоров, вытолкнули во входную галерею и захлопнули обе створки двери у него за спиной. Звякнул засов. Тлемлелх ощупал свое тело: у него даже ничего не сломано, и нет оснований требовать, чтобы распоясавшихся прислужников отдали Флассу! И плащ остался там, в приемном зале Бхан. Показаться в общественном месте без плаща неприлично – впрочем, теперь это уже не имеет значения… Во всяком случае, для него. Ибо ненасытный Фласс ждет его, и нет для него иного пристанища, кроме Фласса.

Пошатываясь, оставляя на пыльных плитах мокрые следы, Тлемлелх побрел к своему тьянгару.

Тина шла вдоль линии пляжа. Неподалеку от берега из темной стеклянисто-тягучей массы торчали фермы каких-то разрушенных построек. Их было много, они заслоняли весь северо-западный горизонт – целый небольшой городок, невесть когда затопленный «морем». Видимо, живой студень растворял только органику. На покосившихся конструкциях сидели птицы, время от времени издававшие тонкие сварливые крики. Блики зеленоватого солнца играли на медленно движущихся горбах вязкой субстанции.