Джеймс Фелан - Выживший

Девушка подошла ближе. Никаких сомнений: это точно Фелисити, именно ее я видел на камере в квартире дома номер пятнадцать по улице Централ–парк–Вест. Она все же нашла мою записку, а я, наконец–то, не опоздал. Фелисити смотрела на меня, сомневаясь, стоит ли подходить. Я помахал, и она улыбнулась.

— Джесс?

Мне понравился ее голос: точно такой, как на записи, очень приятный, только теперь он звучал по–настоящему. Мне хотелось слышать его постоянно, хотелось, чтобы Фелисити не умолкала. С Рейчел такого не было, и я снова почувствовал себя виноватым.

Вспомнились Анна и Мини из лагеря ООН. Я сдружился с Мини, и судя по тому, как она смотрела на меня, я ей нравился. Но по–настоящему меня тянуло к Анне: меня влекли длинные черные ресницы, ярко–красные губы, пахнущие клубникой. В первую неделю лагеря мы попали в грозу по пути в отель. Чтобы не намокнуть, мы спрятались под навесом какого–то магазинчика — и Анна быстро поцеловала меня. Губы у нее были очень горячими.

Мне хотелось как–нибудь снова поцеловать ее, но она будто забыла о нашем поцелуе, а потом стало слишком поздно.

— Да, это я.

И быстро пошел к Фелисити: пятьдесят метров, тридцать, десять. Я протянул ей руку, но вместо этого она крепко обняла меня. Мы стояли посреди площади, обнявшись, и смеялись, смеялись от счастья, от радости, что двое выживших нашли друг друга. Затем Фелисити отступила на шаг, не снимая руки с моего плеча, будто боялась, что я исчезну. Она вся была холодная, только теплое дыхание согревало мне шею. В глазах у нее стояли слезы. На ресницах блестели капельки, из–под вязаной шапочки выглядывали белые волосы, подернутые инеем. Какая же у нее улыбка!

— На тебе папина шапка.

— Извини, — смущенно сказал я и стал стягивать шапку, надетую под бейсболку.

— Тебе идет. Теперь она твоя.

— Спасибо.

Фелисити просияла.

— Прости, прости, что я не пришел раньше.

— Ты о чем?

— Я не приходил все эти дни…

— Серьезно?

— А что?

— Я тоже!

Фелисити держала меня за руки.

— Я сегодня первый раз пришла, — стала объяснять она. — Только вчера вернулась домой, нашла твою записку.

— Только вчера? — переспросил я. Мне полегчало. Я не подвел ее. На стеклах полуразрушенных зданий играли ослепительно–желтые солнечные блики, непривычно яркие на фоне тяжелого серого неба. В полной тишине опять посыпался снег. Два человека, две крошечных точки, стояли на краю пропасти.

— Когда ты ушел?

Я не сразу сообразил, что ответить:

— Три дня назад…

— Этого я и боялась. Так и подумала, что ты приходил сразу после моего ухода.

— Я искал тебя в парке в тот день, когда посмотрел запись, но никого не нашел — те люди ушли. Я так боялся идти сюда, боялся, что никогда–никогда не найду тебя.

— Мы, наверное, разминулись в парке. Я видела там зараженных людей, которые грелись у огня и пили из бутылок…

— Мы называем их охотниками.

На ее лице одновременно отразилось и недоумение, и любопытство: – Кто «мы»?

Вряд ли стоило сейчас рассказывать Фелисити об Анне, Дейве и Мини, поэтому я просто сказал ей о Рейчел и Калебе.

— Тебе повезло, что ты нашел людей. Скорее всего, мы видели одних и тех же охотников, просто в разное время.

— Да. Я видел их в парке как раз перед тем, как нашел твою квартиру. Затем оставил записку и ушел.

Фелисити кивнула. Она не выпускала моих рук: ладошки у нее были маленькие, мягкие, теплые даже через перчатки.

— Где ты была?

— Искала других, чтобы выбраться из города.

— И?

— Каждый день я выходила на улицу, шла к Гудзону, через Мидтаун до Ист–Ривер… Я пыталась держаться воды, чтобы найти выход с острова, но везде были эти… эти люди. Несколько раз они гнались за мной.

— Ты убегала?

— Пряталась. Мне было так страшно. Вчера я ночевала в подвале своей любимой кондитерской: у них продавались самые вкусные в мире пончики. До этого я проверила несколько мест, где могли прятаться люди… Все напрасно. У меня опустились руки, я пришла домой, почти потеряв надежду, — и вдруг твоя записка.

Я кивнул. Фелисити было очень страшно все это время — страшно, как и мне, но она оказалась сильнее и смелее. Мы смотрели друг на друга и думали об одном и том же: «Что дальше?»

Снег усилился.

— Надо спрятаться под крышей, — предложил я. Фелисити с улыбкой кивнула. Я понял, что последую за ней куда угодно. А вот она за мной?

23

Мы зашли в булочную, в которой я прятался от охотников около недели назад. Снег и ветер не проникали внутрь, и Фелисити размотала большой шарф и положила его на прилавок. С прошлого раза все оставалось по–прежнему: пол и стеллажи покрывал толстый слой пыли и пепла, в холодильниках стояли напитки, в витринах плесневели булочки и пироги.

— Будешь пить? — спросил я.

— Воду — с удовольствием.

— А что же еще? — сказал я и покраснел. Что за ерунду я ляпнул? Прямо как старый дед. Может, надо было отвести ее в какой–нибудь бар, предложить выпить по–настоящему. Калеб именно так бы и поступил.

С горящими щеками я протянул Фелисити бутылку воды.

— Твое здоровье! — улыбнулась она.

— Твое здоровье!

Она сидела рядом, так близко, что чувствовалось тепло ее тела, смотрела вместе со мной в окно.

— Расскажи, — попросил я, — как ты пряталась от охотников в кондитерской.

— Их было очень много, целая толпа, они бежали все вместе. Я поняла, что нужно спрятаться. Уже почти стемнело, на улице стало жутко, но домой было нельзя — они бы меня поймали. Я вспомнила про кондитерскую, побежала туда и сумела по дороге оторваться от них.

Фелисити вздрогнула — нелегко ей пришлось.

 — Они часто ведут себя непредсказуемо. Те, в парке, были из слабых.

— Они ушли из парка вниз, к Гудзону — я шла за ними — и спрятались в жилом доме. Я их позвала, но они только помахали, а подходить ближе было страшно. Может, если они больны тем же, что и все, они поправляются?

— Только никто не знает, что будет дальше. Вдруг это начало новой стадии или продолжение прежней или… да кто его…

— Джесс…

— Да, я Джесс.

Боже мой! Зачем я это ляпнул? Нужно быть серьезнее, разговаривать с ней как…

— Классное имя, мне нравится. Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

Нужно было приврать, сказать, что семнадцать, или восемнадцать, девятнадцать?

— А мне семнадцать.

— Правда?

Точно, нужно было ответить «девятнадцать».

— Правда, а что?

— Ничего.

— Признавайся! — с улыбкой потребовала Фелисити, шутливо подтолкнув меня локтем.

— Просто… — я улыбнулся и замолчал. Пусть хоть измолотит меня локтем, лишь бы не переставала улыбаться. — Я думал, тебе уже двадцать или чуть больше.