Грег Иган - Город Перестановок

– Да это просто извращение, – сердито воскликнула Мария. – Это так же глупо, как… говорить в двадцать лет: «Не могу представить себя пятидесятилетней, такая старуха не может быть мной». А потом покончить с собой, потому что нечего терять, кроме этой старухи, а она не входит в твои «границы».

– По-моему, ты обещала не спорить.

Мария отвернулась.

– Ты никогда раньше так не говорила. Всегда утверждала, что с Копиями нужно обращаться как с людьми. Если бы тебе не промыла мозги эта «религия»…

– Церковь Бога Безразличного не имеет официальной позиции относительно Копий – ни за, ни против.

– У неё нет позиции относительно чего бы то ни было.

– Верно. Поэтому вряд ли её можно винить в том, что я не хочу сканироваться. Так?

Мария чувствовала, что её буквально тошнит. Она почти год сдерживалась и ничего не говорила на эту тему, была в изумлении и ужасе, но силилась уважать выбор матери, а теперь она видела, что это действительно безумие и безответственность, не укладывающаяся в голове. Нельзя просто стоять и смотреть, как кто-то, кого ты любишь, кто дал тебе твоё понимание мира, – превращает свои мозги в пульпу. Она возразила:

– Её можно винить, потому что она подточила твой здравый смысл. Они скормили тебе столько дерьма, что ты уже не способна ни о чём думать нормально.

Франческа лишь с упрёком взглянула на неё. Мария сразу ощутила укол вины: «Как ты можешь сейчас усложнять ей жизнь? Как можешь нападать на неё, когда она только что сказала тебе, что умирает?» Однако она не собиралась идти на попятный, выбирать самый лёгкий путь и «поддерживать больную». Вместо этого сказала:

– Бог безразличен… потому что именно Бог – причина, по которой всё такое, какое есть? И это должно давать нам чувство примирения с космосом, так?

Франческа покачала головой.

– Примирения? Нет. Нужно раз и навсегда избавиться от старых идей наподобие божественного вмешательства и от потребности в каких-то доказательствах или хотя бы в вере, чтобы верить.

– Тогда в чём есть потребность? – спросила Мария. – Я вот не верю, и чего же мне не хватает?

– Веры?

– И ещё любви к тавтологиям.

– Не брани тавтологии. Это лучшая основа для религии, чем фантазии.

– Это хуже тавтологии. Это… жонглирование смыслом слов по собственной прихоти, что-то из Льюиса Кэрролла или из Джорджа Оруэлла. «Бог – причина всего… в чём бы эта причина ни состояла». Тому, что любой нормальный человек попросту назовёт законами физики, вы решили дать имя Б-О-Г, лишь по той причине, что у этого слова имеются всякие исторические связи, обманчивые коннотации. Вы утверждаете, что это не имеет ничего общего со старыми религиями, так зачем использовать их терминологию?

– Мы не отрицаем историю слова, – объяснила Франческа. – Во многом мы порвали с прошлым, но признаём наше происхождение. Бог – это концепция, которой люди пользуются тысячелетиями. Тот факт, что мы очистили идею от примитивных предрассудков и грёз об исполнении желаний, не означает, что мы не следуем традиции.

– Но вы не очистили идею, а сделали её бессмысленной! И поделом. Но ведь вы, кажется, сами этого не сознаёте. Вы избавились от всех явных глупостей – всяких там чудес, антропоморфизма, ответов на молитвы, – но, кажется, не заметили, что, когда вы это сделали, не осталось абсолютно ничего, что стоило бы называть религией. Физика – не теология. Этика – не теология. К чему притворяться, будто это одно и то же?

– Разве не понимаешь? Мы говорим о Боге по той простой причине, что всё ещё хотим говорить. В людях есть глубоко укоренившееся стремление использовать это слово, концепцию и совершенствовать её, а не отбрасывать – несмотря на тот факт, что её смысл уже не тот, каким был пять тысяч лет назад.

– И вы прекрасно знаете, откуда берётся это стремление! Оно не имеет ничего общего с каким-то реальным божеством. Это продукт культуры и нейробиологии, порождение нескольких случайностей в ходе эволюции и истории.

– Ну конечно. А какое человеческое качество возникло иначе?

– Так зачем ему поддаваться?

Франческа рассмеялась.

– Зачем поддаваться вообще чему-нибудь? Религиозные побуждения – не какой-то… инопланетный мозговой вирус. Они, если их брать в чистом виде, освобождёнными от всего наносного, – не продукт промывки мозгов. Это часть того, что я есть.

Мария уткнулась лицом в ладони.

– Часть? Когда ты так говоришь, кажется, что это уже не ты.

– А тебе никогда не хотелось поблагодарить Бога, когда твои дела шли хорошо? – спросила Франческа. – Не хотелось попросить у Него сил, когда ты в них нуждалась?

– Нет.

– А мне – да. Хотя я знала, что Бог безразличен. И если Бог – причина всего, то он же – причина стремления использовать слово «Бог». А значит, всякий раз, когда я извлекаю из этого стремления силу, утешение или смысл, именно в Боге источник этой силы, утешения, смысла. И если Бог – хотя он и безразличен – поможет мне принять то, что со мной будет, почему тебя это так печалит?

По пути домой Мария сидела в электричке рядом с мальчишкой лет семи, всю дорогу дёргавшимся под беззвучные ритмы нейроиндуцированной ВМУЗ – видеомузыки с участием зрителя. Нейроиндукцию разработали для лечения эпилепсии, но самое распространённое её применение словно вызывало те самые симптомы, которые данная технология изначально должна была снимать. Искоса поглядывая на мальчика, Мария видела, как бегают за зеркальными очками его глазные яблоки.

По мере того как потрясение от известия постепенно слабело, Мария начинала видеть всё яснее. На самом деле причина крылась не в религии, а в деньгах. «Она хочет быть мученицей, не дать мне потратить ни цента. А всё прочее – рационализация. Должно быть, она набралась от своих родителей всей этой ерунды о том, как важно не быть „обузой“, не нагружать чрезмерно следующее поколение, не „разрушать лучшие годы их жизни“».

Велосипед она оставила в камере хранения на Центральном вокзале. Ехала домой медленно, среди лениво ползущих по случаю воскресного вечера машин, всё ещё чувствуя себя выжатой и трясущейся, но уже чуть более уверенной – теперь, когда она имела возможность всё продумать. От двенадцати до восемнадцати месяцев? Она соберёт деньги меньше чем за год. Уж как-нибудь. Она покажет Франческе, что способна выдержать эту ношу, а когда это будет сделано, мать перестанет выдумывать отговорки.

Дома Мария поставила вариться овощи, затем поднялась в спальню и проверила почту. Шесть посланий лежало в рубрике «мусор», четыре в категории «Автоверсум», а в «скучных, но прибыльных» – ничего. После её письма в «Автоверсум ревью» почти каждый подписчик успел с ней связаться. Поздравления, запросы дополнительных данных, предложения сотрудничества плюс несколько пограничных обращений от сдвинутых, полных непонимания и сетований. Её успех с A. lamberti породил даже небольшую сенсацию, будучи отмечен в несколько менее специализированном журнале «Мир клеточных автоматов». Всё это выглядело до странности непраздничным, чему Мария в известной степени радовалась: так было легче видеть событие в должной перспективе.