Узник Марса - Эдмонд Мур Гамильтон
Глава IX. Перед Советом
— Мы в тюрьме на Тритоне, Уайтли и Рэндалл мертвы! Это конец, Хант, — для нас и для Земли!
Марлин озвучил мои собственные мысли, и я скорбно кивнул в ответ.
— Конец. И до разрушения Солнца — меньше двенадцати недель. Мы нашли источник угрозы, но мы беспомощны.
— Пока Всемирное Правительство…
Марлин, как представляется, рассуждал вслух.
— Они полагаются на нас, и мы не в праве терять надежды, пока Земля не разрушена. Пока мы живы — мы должны искать выход.
— Но разве надежда есть? Эти дисковидные твари не убили нас только из собственной прихоти. Скорее всего, мы живы ненадолго, да и как бежать из этой клетки? — обреченно спросил я.
Я стукнул кулаком по стене нашей камеры в бессильной злобе, и Марлин пребывал почти в такой же черной пучине отчаяния, что и я, хотя пытался подбодрить меня. Наша тюрьма была воистину совершенной тюрьмой — ни единого шанса на побег. Алмазно-твердые, гладкие стены возвышались над нами на двести футов. Не было ни окон, ни светильников — лишь сумеречная мгла тритонианского неба, на границе света и тени. Здание Совета и тюрьма были выстроены точно на этой границе. Стены были вертикальными и гладкими, а дверь плотно закрыта тяжелой плитой из того же черного камня.
Освободится из этой тюрьмы, казалось, абсолютно невозможно. Но, даже если бы нам удалось выбраться, мы оказались бы в городе-улье, городе-лабиринте, кишащем миллионами дисковидных нептунианцев. Этот город, в свою очередь, был накрыт гигантской металлической крышей, которая экранировала и заключала в себе весь Тритон, так что никогда, казалось, мы не могли даже надеяться покинуть этот чуждый мир и бежать обратно сквозь просторы Солнечной системы на Землю, чтобы рассказать народам Земли о том, что представляет собой источник смертельной угрозы, нависшей над ними. Тем не менее, несмотря на это, я и Марлин метались неустанно по маленькой камере, тщетно стремясь придумать план побега.
Сперва мы понадеялись на нашу силу. Сняв с ног металлические диски-утяжелители, мы обнаружили, что можем прыгать высоко и опускаться медленно, точно снежинки. Правда, это увеличение ловкости оказалось бесполезным для побега, так как на стенах не было ни единого выступа, на который мы могли бы запрыгнуть, а о том, чтобы прыгнуть на двести футов, не приходилось даже мечтать. Так, после нескольких тщетных попыток, мы отдыхали на полу клетки, снова надев утяжелители, чтобы иметь возможность хотя-бы нормально ходить.
— Это бесполезно, Марлин. Мы никогда не сможем выйти на волю таким образом, — сказал я, когда мы сидели, отдыхая после наших акробатических усилий.
— Держи нос выше, Хант, мы ничего не можем сделать сейчас, это ясно, но у нас будет шанс, — ответил Марлин.
— Лучше бы этот шанс пришел скорее, до гибели Солнца осталась неделя с хвостиком. Я не вижу поводов для оптимизма, — ответил я.
Он не ответили ничего, и я думаю, что мрак крайнего отчаяния, который поселился во мне, давил также и на него. Проходили часы, но не происходило никаких изменений. Сумерки не сменялись ни днем и ни ночью — в этой части Тритона сумерки были вечны. Лишь обрывки щелкающей речи — переговоры охранников между собой, да бормотание узников в соседних камерах доносившиеся до нас, свидетельствовали, что мир еще существует. Ещё извне постоянно доносился гул машин и механизмов. Позже мы узнали, что, несмотря на свой сверхразвитый разум, а может быть, именно благодаря ему, нептуниане в таких клетках, как наша, сходили с ума, точнее, их разум попросту выключался. Некоторое разнообразие в нашу жизнь вносило лишь ежедневное появление в камере воды и пищи.
Надзиратели не входили в камеру — еда и питье подавались прямо внутрь, по трубопроводу. Из стены торчало два крана. Из одного текла вода — чистая, но безвкусная и с каким-то неуловимым химическим запахом. Из второго текла густая белая паста — пища. Судя по всему, это была перетертая мякоть поразивших нас недавно быстротой созревания белых плодов. Эта питательная смесь распределялась по всем зданиям города по трубам, как вода. Таким образом, не было необходимости для охранников входить в нашу клетку. И всё же через несколько часов заточения монотонность и однообразие тюремного быта были нарушены неожиданным событием.
Без предупреждения на нас сверху обрушился ослепительный белый свет. Волна белого сияния озарила мир и унеслась к темной стороне Тритона. Вначале мы были ошеломлены, но затем вспомнили, что этот световой сигнал раз в десять часов, знаменует собой смену «дня» и «ночи», заставляя десятки миллионов дискоидов мигрировать из одного полушария в другое; нептуниане с дневного полушария сейчас отправлялись спать в ночное, а оттуда текли потоки отдохнувших работников этого мира-улья. Через несколько мгновений волна света вернулась с другой стороны, обежав весь Тритон, и угасла. Эту волну света, как мы позже узнали, создавали гигантские поворачивающиеся прожекторы, установленные на полюсах Тритона. Небеса наполнились сотнями цилиндров, снаружи слышался рокот гигантских толп, стало шумно, но ненадолго.
Вскоре шум снаружи стих до своего обычного уровня. Но как раз в этот момент у дверей нашего узилища послышались шум и возня, треск голосов нескольких дискоидов, разговаривающих о чем-то между собой. Затем дверь камеры скользнула вверх. В камеру вошел нептунианин-чиновник — огромный зеленый диск, чье одеяние было отмечено красным кругом. Его сопровождали два телохранителя, чьи лучеметы тут же нацелились на нас. Чиновник держал в своих щупальцах-ногоруках какое-то восьмиугольное металлическое устройство, снабженное большой белой кнопкой в центре. Дискоид коснулся кнопки, и из устройства раздалось стаккато щелкающей нептунианской речи. Затем говоря что-то вслух, он жестом указал на нас, потом на механизм.
Марлин первым понял его намерение.
— Язык Нептуна! — воскликнул он. — Этот тип пришел обучать нас своему языку!
— Но механизм? Каково его назначение? — спросил я.
Ученый посмотрел на механизм, подошел к нему, коснулся кнопки. Механизм издал серию щелчков.
— Это для нас! — неожиданно сказал он. — Они знают, что наши органы речи не способны к щелканью и стрекотанию, вот и создали для нас искусственный голос!
