Кир Булычев - Монументы Марса (сборник)

Я подождал, пока он исчезнет.

Затем я взял журнал, вынул из его чемодана рукопись. Чемодан был желтым, потертым.

Я не торопился уходить. Я ждал, пока все закончится.

Сейчас его тело несется, прошибая перегородки между слоями, разделяющими параллельные миры. Разумеется, в переносном значении – его телу надо отыскать тот мир, в котором существует точно такой же Сергей Адамец, приехавший в точно такой же городок Спишска Нова Вес. Он соединится с ним и не заметит того, что в теле будут жить две души, две одинаковые души в одном теле. У нас же, в нашем мире, на одного фантаста стало меньше…

Вы уже готовы упрекать меня за то, что я обманываю заказчиков, не убиваю их жертвы, а попросту переселяю их в иную реальность.

Если вы все еще недовольны мной, то объясните мне разницу между полным и окончательным исчезновением человека и его смертью – исчезновением его души при условии, что бренная оболочка где-то валяется. А что, если я утоплю его в озере? Так что его не найдут много лет? Или закопаю – надежно и глубоко? Разве тогда бренная оболочка не исчезнет? Ну то-то.

Я не говорю о гуманизме. Честно говоря, я убил Адамеца. Он хотел существовать именно в моем мире, может, даже полюбил девушку, может, подружился с издателем. Я ведь не уверен, что в том мире, куда он попал, есть все то же самое, точно то же самое. Вернее всего, он не сообразит, что же случилось на самом деле. В лучшем случае сочтет все странным сном.

Я быстро просмотрел его вещи. Ничего, что могло бы связать нас. И ни слова о Заказчике.

Потом я взял с собой все принадлежавшее Адамецу. Даже зубную щетку. Когда завтра придут, окажется, что молодой немытый писатель уехал, ничего не сказав. А так как его номер оплачен, никто не спохватится. Никто не спохватится и на Парконе, так как писатель уже выступал сегодня и волен уехать куда вздумается. В Москве у Сергея тоже нет родных. Был человек – и не стало человека.

Я взял его сумку и перешел через коридор, к себе.

Мой поезд уходил в половине седьмого утра. Я позвонил дежурной, попросил разбудить меня и заказал такси.

Итак, я убил еще одного человека. Теперь изучу то, что он оставил после себя на нашей Земле.

Я лег в кровать и стал читать повесть в «Искателе». Это была великолепная повесть. Я не очень люблю фантастику, скажем, я равнодушен к ней. Но это была чудесная, легкая, совершенно не похожая на автора вещь.

Я дочитал журнал в два часа ночи и заснул под гипнозом его таланта.

Утром, в поезде, я принялся за вторую часть – рукопись.

Я закончил читать у самой Братиславы, через пять часов.

Погода катастрофически испортилась. Уже от Жилины начался дождь. Высокие Татры скрылись в облаках. Облака неслись над замком в Тренчине, порой скрывая его башни. В купе было пусто, последний попутчик сошел в Тренчине.

Содержимое сумки Адамеца я завернул в словацкую газету и уже на вокзале в Братиславе выкинул сверток в бак для мусора. Пустой желтый чемодан я избрал своим багажом – в него уложил свою сумку. Выкидывать в Братиславе я его не хотел, чтобы не вызвать излишних подозрений. А вдруг он попадется на глаза кому-то из делегатов кона – случайности бывают невероятные.

Желтый чемодан я выбросил в лесу возле Шереметьева, в гигантскую кучу мусора.

Три часа, пока мы летели до Москвы, и еще полчаса в автобусе я думал лишь о повести. Мне было важно узнать, что будет в третьей части. Пожалуй, мне еще в жизни не приходилось попадать в такое странное положение – я зависел от литературного текста, как наркоман от понюшки кокаина.

Я утешал себя тем, что содержание я узнаю от Заказчика. Ведь у него наверняка эта рукопись уже лежит перепечатанная в столе. Не зря же я убил соперника!

Я заехал домой. Квартира была пуста. Мамы и не должно было быть дома – она в больнице, ждет операции.

Я позвонил Заказчику. Никто не подошел.

Я позвонил в больницу. Больная Иванова Мария Семеновна в списках больных не значилась. Я поехал в больницу. По дороге я все время перебирал варианты завершения повести. Я был болен ею.

Мамы в больнице и в самом деле не оказалось. Но ничего страшного. Оказывается, я ошибся. Она была не в 41-й, а в 42-й больнице. Зачем-то я неправильно записал адрес и номер больницы.

Дождь, начавшийся еще в Братиславе, так и не прекращался. Было холодно. Я поехал к Заказчику. Меня грызло любопытство. По законам моего ремесла, мне нечего было у него делать. Если все прошло благополучно, он не знает никакого Адамеца.

Но я-то уверен во всеобщем действии закона Компенсации. Если сегодня субъект испытывает влияние другого человека, а я его уничтожу или, вернее, уберу шесть лет назад, то природа в своем могуществе компенсирует свою потерю и заместит Сергея Адамеца кем-то еще.

Я знал об этом, но меня интересовало лишь, чем кончится повесть.

Я долго звонил у двери Заказчика.

Потом появилась какая-то тетка с собакой, которая там жила. Она сказала, что шесть лет назад Заказчик пропал без вести – ушел из дома и не вернулся. Об этом же в газетах писали!

Раньше такого прокола со мной не случалось.

Значит, они опять вместе!

Лишь я остался один. И никогда не узнаю, чем же закончилась эта чертова повесть!

Я вышел на улицу, сел под дождем на скамеечку у подъезда, закурил и вдруг улыбнулся, представив себе, как Заказчик, пользуясь запретными путями и способами, ищет в том мире убийцу, чтобы избавиться от своего вечного спутника Сергея Адамеца.

А здесь их кто-то заменит. Или уже заменил. Мне надо лишь найти этого человека и спросить, чем же все же это кончится.

Будущее начинается сегодня

Я знал одного мудреца, который даже зажимал нос, как только приходилось поднимать завесу будущего.

Сергей Сергеевич был жестоко простужен, и, наверное, поэтому все выборное действо проходило перед его взором в некотором тумане. Он мечтал об одном: чтобы этот день наконец завершился, и неважно, кто победит. Он пытался даже отпроситься после обеда, но председатель избиркома сказал: «Ты с ума сошел! Сейчас с огородов народ хлынет».

И тут же вылезла Митрофанова, заявившая, что необходимо доставить урну пенсионерке Самохваловой на Лесистую, 20, потому что у нее (пенсионерки) отнялись ноги, но она желает выполнить свой гражданский долг.

И вот тогда Сергей Сергеевич взбунтовался. И поставил условие: он пойдет с урной, но требует сопровождающее лицо, которое эту урну вернет на участок. А сам он отправится домой, болеть.

После небольшого спора Сергей Сергеевич отстоял свое право умереть в домашних условиях. Они пошли вдвоем с Мишенькой из техникума, а за ними увязался наблюдатель от национально-патриотической партии, Ким Корай, приехавший в Веревкин с юга, а потому обозленный на всех кавказцев и прочих лиц темноволосых национальностей.