Тим Пауэрс - Двенадцать часов тьмы (Врата Анубиса - 2)

- Повязку с хлороформом ему на лицо, и тащите его отсюда, - проскрипел Романелли, - бездари проклятые.

- Будь я проклят, ваша честь, - возразил человек, подхвативший Дойля под коленки, - они нас ждали! Трое наших погибли, если только Норман не выжил после падения.

- Где второй, который был с ним в номере?

- Мертв, босс, - сообщил человек, который показался из комнаты последним, хлопая руками по дымящемуся пальто.

- Тогда пошли. По черной лестнице. - Он прижал руки к глазам. - Да можете вы, в конце концов, держаться вместе?! Устроили такое светопреставление, что мне придется наложить рассеянное заклятие, чтобы на ваш шум не сбежалась полиция. - Он забормотал что-то на незнакомом людям Хорребина языке, и после первой же дюжины слогов кровь начала просачиваться сквозь его пальцы. По главной лестнице кто-то поднимался, и все замерли, тревожно переглядываясь, но шаги вновь начали удаляться. Романелли смолк и, хрипло дыша, отнял руки от лица - и стоявшие ближе к нему, побледнев, отшатнулись: из глаз его, словно слезы, катились кровавые капли. - А ну, пошевеливайтесь, вы, проклятые насекомые! - каркнул Романелли, возглавляя процессию.

- Что такое светопреставление? - прошептал один из идущих сзади.

- Это такой спектакль вроде Панча и Джуди, - отвечал его компаньон. - Я разок видал такой на ярмарке прошлым летом, когда ходил смотреть, как сестрицын хахаль играет на своем органе.

- На чем?

- На органе.

- Боже! Вот не знал, что люди платят деньги, чтобы посмотреть на это!

- Молчать! - прошипел Романелли. Впрочем, когда они начали спускаться по лестнице, их бесчувственная ноша показалась слишком тяжелой, чтобы у кого-то еще осталось желание поговорить.

***

Из состояния болезненного полусна Дойля вывел нестройный хор пронзительных свистков. Он сидел, дрожа от сырости и холода, в похожем на гроб ящике без крышки. Протерев глаза и несколько раз глубоко вдохнув, он понял, что маленькая комнатка и в самом деле раскачивается, а значит, он находится на корабле. Он перекинул ногу через край ящика - обутая в сандалию нога стукнула по деревянному полу - и, опершись на стенки, неуверенно поднялся на ноги. Во рту все еще стоял горький привкус хлороформа, и он, скривившись, сплюнул на пол.

Дверь, как он и ожидал, оказалась заперта снаружи. На уровне его шеи в двери имелось маленькое окошко, забранное не стеклом, а толстыми стальными прутьями, - это давало объяснение тому, почему в комнатке так холодно, - и, наклонившись, чтобы выглянуть, он увидел мокрую палубу, через несколько ярдов скрывавшуюся в стене серого тумана. Параллельно палубе на уровне пояса тянулся канат, судя по всему, прикрепленный к стене снаружи.

Мерзкий свист не прекращался. Собравшись с духом и положившись на то, что он скорее всего нужен своим пленителям живым, Дойль крикнул:

- А ну, вырубите этот чертов шум! Здесь люди спят!

Отдельные свистки смолкли сразу же, остальные - через пару секунд. И тут Дойль невольно вздрогнул, услышав голос, почти неотличимый от голоса доктора Ромени:

- Ты... нет, ты оставайся здесь, ты - ступай заткни ему глотку, остальные кретины - продолжайте играть. Если вас может сбить с лада простой смертный, чего от вас ожидать, когда появятся Шеллинджери?

Безумный свист возобновился, и спустя минуту или две Дойль, остававшийся у окошка, увидел странное зрелище: маленький старичок в просмоленной куртке и кожаной шапке полз по канату к Дойлю, при этом ноги его болтались сверху; казалось, он перемещается под водой. Когда же это невесомое существо стукнулось о стенку и заглянуло в окошко, Дойль увидел изуродованное лицо с единственным глазом и понял, что это тот самый уличный сумасшедший, который когда-то обещал показать ему дыру во времени, а вместо этого отвел его на какое-то древнее пепелище с обугленными костями.

- Можешь сколько угодно кричать, твою мать, - прошамкало существо, - но только если ты будешь продолжать, останешься без еды до конца плавания. А ведь ты хочешь набраться сил, верно, дебил? - Гадкая тварь прижала лицо к прутьям и ухмыльнулась. - Лично я советую тебе есть - мне хотелось бы, чтобы, когда Мастер разделается с тобой и отдаст мне, у тебя на теле осталось куда зуб запустить.

Дойль отшатнулся - такая неприкрытая ненависть горела в этом единственном глазе.

- Погоди-ка, - пробормотал он. - Не кипятись. Что я такого тебе еде... Он осекся, когда смутное подозрение сменилось уверенностью. - Боже мой, так это был тот самый участок на Суррей-стрит, верно? - прошептал он. - И ты не мог знать, что я спасся через погреб... так ты был уверен, что показываешь мне мой собственный череп? Господи! Значит, грязь, которой стрелял Бургхард, не убила тебя... а я получил бумажку, действовавшую как мобильный крючок... Иисусе, значит, ты прожил все это время - с тех пор и до наших дней?

- Вот именно, - прошепелявило существо, бывшее некогда доктором Ромени. А теперь я направляюсь домой - ка никогда не создавались для долгой жизни, и чертовски скоро я отправлюсь в плавание на ладье через двенадцать часов тьмы, но еще раньше ты умрешь - окончательно и бесповоротно.

"Ни за что, если только ты не тот, с кем я встречусь на Вулвичских болотах двенадцатого апреля 1846 года", - подумал Дойль.

- Что ты хочешь этим сказать - двенадцать часов тьмы? - осторожно спросил он: вряд ли эта тварь читала стихи, написанные им прошлой ночью.

Существо, продолжая цепляться за канат, нагло ухмыльнулось:

- Ты увидишь их раньше, чем я, свинья. Это путь, лежащий через Дуат, подземный мир. Мертвый бог солнца Ра каждую ночь проходит этот путь от заката до рассвета. Тьма становится осязаемой там, а часы - мера длины, словно ты плывешь по циферблату. - Создание помолчало, потом громко рыгнуло - похоже, это уменьшило его вес ровно наполовину.

- Потише там! - донесся из тумана оклик, достаточно громкий, чтобы его было слышно сквозь свист.

- И мертвые цепляются за берега подземной реки, - продолжал Ромени шепотом, - и молят взять их на борт ладьи бога солнца, ибо, если кому-то посчастливится забраться на нее, они вместе с Ра обновятся и выплывут в мир живых. Некоторые даже подплывают и цепляются за нее, но змей Апоп хватает и пожирает их.

- Так вот о чем он... то есть я говорил в своей поэме, - пробормотал Дойль. Он поднял взгляд и заставил себя невозмутимо улыбнуться. - Я уже плавал по реке с часами вместо верстовых столбов, - заявил он. - Я совершил по ней два далеких путешествия и, как видишь, жив и здоров. И если меня сунуть в эту твою подземную реку, ручаюсь, я вынырну на заре как новенький.

Это заявление изрядно рассердило доктора Ромени.

- Болван, никому...

- Мы ведь плывем в Египет, правильно? - перебил его Дойль.