Владимир Рыбин - Трое суток норд-оста

Ждать пришлось недолго. Из подъезда выглянула девушка, осмотрелась испуганно и побежала к "газику". Она нырнула в машину и заоглядывалась в темноте.

- Что случилось, что? - беспокойно спрашивала Вера.

- Пока ничего особенного, - сухо сказал Демин, грузно, всем телом поворачиваясь на переднем сиденье. - Прапорщик Соловьев не вышел на службу, чего с ним никогда не бывало. Дома его нет - звонили. Думали, у вас, - заперто.

- Как заперто? Братик дома.

- С Соловьевым вы когда виделись?

Вера замерла. Слышно было, как часто она дышит в темноте.

- Вы его любите? - спросил Демин, не дождавшись ответа. И испугался, что она расплачется, добавил торопливо: - Конечно, любите. Когда не любят - не стесняются.

- Отвезите меня домой. А? Пожалуйста, - сказала Вера таким обессиленным голосом, словно только что села передохнуть после дальней и трудной дороги...

Снова поднялись по темной лестнице, хрустящей осколками стекла. Вера дрожала так, что Демин боялся отойти от нее: вдруг упадет в обморок. Она коротко позвонила и принялась судорожно рыться в сумочке, отыскивая ключ. Дверь оказалась запертой на цепочку.

- Бра-атик! - жалобно позвала Вера.

Из черной дверной щели тянуло прогорклым табачным дымом, чем-то кислым.

- Можно, мы оборвем цепочку? - спросил Демин. И, не дожидаясь ответа, нажал плечом. Цепочка лязгнула железными челюстями и не поддалась.

Головкин разбежался от стены и ударил, как тараном. В прихожей что-то хрюкнуло по-поросячьи, хлестнуло по стене. Он вбежал в комнату, включил свет и увидел на белой постели черную изломанную фигуру незнакомого человека.

В дверях испуганно вскрикнула Вера:

- Кто это?

Она пошла вокруг стола, ни к чему не притрагиваясь, с ужасом рассматривая грязные тарелки и пустые водочные бутылки.

- По-моему, это матрос с "Тритона". Там трое не явились к отходу, сказал Головкин, близко рассматривая спящего. Он принялся выворачивать у него карманы. На белое покрывало посыпались драхмы, лиры, наши червонцы. Пьяный в стельку.

- У него должен быть пропуск.

- Нет пропуска.

Демин почувствовал знакомое напряжение, какое всегда приходило к нему в тревожные минуты.

- Поищите хорошенько.

Дверь хлопнула, и на пороге появился шофер "газика".

- Вот, цветы, - сказал он, протягивая гвоздики, повисшие на сломанных длинных стебельках. - Нашел на лестнице.

Вера взяла их, расправила на ладони и заплакала.

- Он... приходил...

- Надо осмотреть лестницу, подъезд и вокруг...

Демин шагнул на темную лестничную площадку, оставив дверь открытой. Вера стояла у стены, сердце ее ныло ожиданием чего-то неведомого и страшного. И вздрогнула, услышав взволнованные голоса на лестнице и громкий голос этого вроде бы такого невозмутимого полковника.

- Машину скорее! Быстро в госпиталь!..

Сбежав по лестнице, она увидела на полу возле ларя белое в свете фонарика лицо прапорщика Соловьева, пестрое от темных пятен застывшей крови. И засуетилась, расстегивая шинель, отталкивая руки Демина, пытавшегося помочь ей. Припала к холодной груди, но ничего не услышала, кроме своего дыхания. И заплакала навзрыд, по-бабьи.

- Пусти-ка. - Демин наклонился, послушал. - Живой. Давайте вынесем на воздух.

И удивился, как легко эта маленькая и вроде бы совсем слабая девушка подняла тяжелое тело.

Вера первая влезла в машину, приняла Соловьева и замерла, положив его голову себе на колени.

- Оставайтесь дома.

- Нет, нет! - Она замотала головой так решительно, что Демин не стал повторять предложение. Отошел, почувствовал вдруг, как что-то болезненно-печальное обожгло сердце.

Он подождал, пока машина выехала из-под арки, и повернулся к Головкину.

- Надо найти пропуск.

- Нету, товарищ полковник. Все обыскал.

- Если нету, вы понимаете?

Головкин не успел ничего ответить. Под аркой послышался шум машины, и во двор лихо въехала милицейская "Волга". Из нее вышли милиционер и двое в штатском.

- Вот это встреча! - воскликнул один из них, и Демин узнал голос своего давнего знакомого, подполковника Сорокина. - Мы за Братиком, а тут почти что брат родной...

- Слушай, - перебил его Демин, - давай твою машину, срочно нужно. Головкин тебе все расскажет...

Пока мчались по набережной, полковник все ловил взглядом промежутки между домами, пытался разобраться в мелькании портовых огней. На открытых местах машина шла юзом: водяная пыль, перехлестывая через парапет, леденела на асфальте.

С трудом открыв дверь КПП, он неловко перехватил ручку и не удержал, выпустил. Дверь больно ударила в спину.

- Где "Тритон"? - спросил Демин у выбежавшего навстречу дежурного.

- Ушел. Все в порядке.

- В порядке? Трое не явились к отходу.

- Так точно. Все оформлено, как полагается.

- ...И у одного из них выкрали документы.

- Все три паспорта у нас, товарищ полковник.

- А если был четвертый?..

Он решительно шагнул в дежурную комнату, остановился у макета порта.

- Где теперь "Тритон"?

- Прошел вот эти посты, - показал дежурный.

До конца косы оставалось меньше мили. А там - буй, поворот и море на все четыре стороны, нейтральные воды.

- Звоните в Инфлот. Срочное радио на судно. Приказ - лечь в дрейф.

Он снял другую трубку, связался с командиром морской пограничной части.

- Выход? - переспросили его. - В норд-ост?

- Да, в норд-ост!..

Потянулись томительные минуты ожидания. Демину показалось, что прошло не меньше получаса, прежде чем на столе затрещал телефон. Звонили из Инфлота.

- Радио на "Тритон" дали? Остановили судно? - торопливо спросил он.

- Не успели, - ответил спокойный голос.

- Что значит не успели?

Сердце упало. Догонять и останавливать иностранное судно в нейтральных водах - совсем не одно и то же, что возле берега, где распоряжения властей - закон.

- То и значит. Сам остановился. На мели сидит.

- На мели?

В трубке коротко засмеялись.

- На косу их выбросило. Помощи просят. Греки же...

Он облегченно опустился на стул, снял фуражку, положил ее прямо на модельки судов, прижатых к полоскам причалов, и, подняв голову, увидел настороженно застывшего в дверях замполита.

- Хорошо, что вы тут. Грека к косе прибило. Сейчас туда пойдут спасатели. Займись, комиссар.

И устало поднялся, тяжело переступая, прошел мимо часового у дверей КПП, остановился на высоком крыльце. На горной хребтине висела прозрачная в рассвете облачная борода, таяла. Мороз сковывал взрытую землю под тополями. Ветер выл в проводах, сухо стучал оледенелыми ветками. Но был он уже не такой осатанело-порывистый, как вчера вечером. Это могло означать только одно: норд-ост умирал, как по расписанию, "отработав" свое минимальное время - трое суток. А без норд-оста любой мороз не трагедия. Набережные, причалы, корабли в порту не превратятся в айсберги.