Михаил Клименко - Ледяной телескоп

– Что он??. – И грозно и отчаянно: – Кобальский! Почему он живой?! Он бежит за самолетом!

Я отчетливо со стороны видел, как, поблескивая, катит, все быстрей катит самолет, в котором был и я.

Фотограф, стремительно перелезая через ноги Большого Кеши, запинаясь, бросился к левому борту.

Большой Кеша, со страху широко раскрыв два блюдца-глаза, схватился за поручни кресел, попытался встать в проходе.

– Сядь, идиот! – рявкнул на него Кобальский. – А то опять рухнем!

Все, кроме Большого Кеши, прильнули к иллюминаторам.

Наискось, со стороны, за самолетом бежал мой близнец-исполин!

«Дядя» бросился в пилотскую кабину, очевидно, чтоб сообщить о происходящем Бету.

– Станислав, вы еще раз ошиблись? – приставив пистолет к животу бедняги фотографа, грозно спросил нумизмат.

– Это же невозможно!.. – совершенно потерявшись, быстро, отрицательно замотал Кобальский головой. – Невозможно… Колосс ведь еще утром потрескался и начал рассыпаться!

Он на миг закрыл глаза, выпятил нижнюю губу и дунул вверх по лицу. Из морщин вырвалось, взлетело облачко желтой пыли.

– Иннокентий! – рявкнул нумизмат. – Скажи пилоту, чтоб он свернул вправо и поддал газу.

– Георгий, – смирно пояснил гомеопат, – в авиации это невозможно: пилот сломает правую плоскость. Мы ведь еще не взлетели.

– Кобальский, пять секунд! Что можно сделать?

– Секунд через сорок мы взлетим, – сказал гомеопат.

– Кобальский, три секунды! – твердил нумизмат.

– Колосс должен развалиться раньше, чем вы меня убьете! Он держится на чем-то невероятном!.. Фу!

– Еще две секунды.

– А!!. Да, да! Вот! – то и дело сдувая с лица пыль, Кобальский с радостной, омерзительной гримасой бросился ко мне. – Не представляй это!..

– Что?!. – в паническом негодовании заорал нумизмат, не понимая, что же именно надо предпринять.

– Пусть Максим не представляет себе, что колосс бежит за самолетом!.. Максим, представь, вообрази, что твой двойник упал!

– Немедленно! Ну!! – сообразив, в чем дело, бросился ко мне и наставил на меня пистолет нумизмат.

– Пусть он, – выкрикнул Кобальский, – говорит, что колосс упал! Говорит, говорит, и тогда он не сможет думать о противоположном!.. Пусть все время приговаривает, что исполин упал.

– Станислав, – сказал я ему, – у вас уже осыпались уши. Посмотрите, как глубоки ваши морщины. Попытайтесь побыть человеком хотя бы несколько минут.

– Молчать!! – закричал нумизмат. – Или говори, или я стреляю!

– Молчать!! – заорал на меня Кобальский. – Не заговаривать зубы!.. – Он отвратительно выругался.

– Да, он бежит к морю, – бездумно сказал я, наперекор своим словам, всеми силами души стараясь вообразить, представить себе, как словно огромная тень гонится за самолетом мой близнец-исполин и во что бы то ни стало стремится его догнать. – Он бежит изо всех сил!.. – прошептал я, речью помогая представляемой картине. – Догнать! Непременно!..

Сердце мое бешено колотилось. Всем своим существом я чувствовал, как трудно бежать моему огромному близнецу. Он едва-едва нес себя. При его огромных размерах, при скорости бега, равной скорости летящего самолета, сопротивление воздуха для него было слишком ощутимым. Да еще ступни из-за громадности веса по щиколотку увязали в земле… Ему было невероятно тяжело. Уже смертельно ныло все его тело, но мое сердце помогало биться его сердцу.

– Что он шепчет, этот негодяй?!. – зеленея от злости, глядя на меня неподвижными бляхами глаз, спросил нумизмат. – Я прикончу его!..

– Не надо, шеф! – остановил его Кобальский. – Ведь из-за него в колоссе снова вспыхнула жизнь!.. А если мы убьем этого мерзавца, то его двойник станет действовать автономно. Слишком самостоятельно! Пусть этот Максим представит, что…

– Представляй и ты! – потребовал нумизмат. – Все представляйте!

– Это бесполезно… – плаксиво возразил Кобальский, вдруг быстро подставил руку и поймал свой отвалившийся нос.

– Ну!.. Представляй! – дулом пистолета сильно ткнул меня в грудь нумизмат. – Ясно вообрази… – (грубое ругательство), – что он рухнул! Представь, как он с грохотом рассыпался!.. На куски!..

А мне вдруг вспомнился, будто назло, наперекор словам этого ценителя редких монет, ярко, в один миг, всплыл в памяти тот драматический случай… Может, это исполин вспомнил ту минуту – тяжелую минуту, почти отчаяние. Как два года назад, сдирая кожу на руках и ногах, я взбираюсь по скалистой горной круче, чтоб успеть; еще минуту, несколько метров, подать руку, сверху подать руку, потому что человек повис на одних руках над пропастью, только бы успеть!..

А тут этот, вместе с самолетом волокущий всех в пропасть, с зелено-коричневой бледностью на физиономии, сильно вспотевший, хрипло требовал:

– Представляй!..

– Я представляю, – сказал я.

Сказал и изо всех сил ударил по правой руке нумизмата. Его пистолет улетел куда-то далеко за кресло. Я стремглав мимо Большого Кеши бросился в нос самолета. Влетел в пилотскую кабину. Захлопнул за собой тяжелую дверь, задвинул внушительных размеров, как и все здесь, нелепую, будто амбарную, задвижку.

Бет недоуменно на короткий миг повернулся ко мне. Я знал, от положений какого рычага зависели обороты винтов этого самолета (видел, какое именно движение сделал Бет, когда двинул самолет на Рахмета Аннадурдиева).

А в дверь стучали, будто тридцать дьяволов стучали своими дубовыми головами… И тут же стали ударять. Чем-то тяжелым. Били очень сильно, словно торцом бревна, которое раскачивали на руках человек двадцать. Я подумал: «Это Большой Кеша… Наверное, лежа на спине, продвинулся вперед и теперь бьет ногой в дверь. Если самолет и взлетит, – мелькнула у меня мысль, – то из-за переместившегося вперед многотонного Кеши тут же врежется носом в землю…»

Моя схватка с Бетом длилась с минуту. Бет, к сожалению, был намного сильнее меня. Но, как бы там ни было насчет силы, в борьбе за положение рычага мне все-таки удалось сделать все, чтоб самолет значительно потерял скорость разбега.

Хотя неравная борьба с Бетом требовала от меня всех физических и душевных сил, от моего внимания ни на миг не ускользали и другие, пожалуй, более важные события: что и как видел, какие усилия предпринимал исполин. И самым главным, окрыляющим меня фактом было то, что расстояние между ним и самолетом сократилось до полукилометра…

Дверь выломали…

Они ввалились все разом, едва не столкнув Бета с пилотского кресла. Видно, Большой Кеша и не двигался с места, сидел все там же, посреди самолета. Значит, это они так стучали. Вчетвером. Я до сих пор понятия не имею, чем, каким таким бревном выломали они крепчайшую дверь. Действовали они так энергично, решительно и дружно, что у меня даже в памяти не осталось, как выбросили они меня из кабины. В один миг. Как мешок с опилками.