Георгий Гуревич - Борьба с подземной непогодой [Подземная непогода]

Но Котов не думал о бегстве. Он потянулся к кнопке с буквой «Ц» – включил насос цементного раствора. К сожалению, это была попытка с негодными средствами. В стенку комбайна ударил каменный дождь. Газы легко выдували цемент, вышвыривали подсушенные комья и брызги, забивая глотку цементного насоса. Снова комбайн наполнился звоном, лязгом, щелканьем, гулом избитого металла. Конструктор крикнул что-то. Ковалев разобрал одно слово: «Телом!»

Мгновение Ковалев недоумевал. Что значит «телом»? Вылезти и заткнуть трещину телом, как пулеметную амбразуру? Но ведь здесь давление – десятки атмосфер, его не удержишь, пар отшвырнет, разорвет на части… Потом он понял – речь идет о теле комбайна Его стальными боками Котов хотел загородить выход пару.

И Ковалев снова взялся за рукоятку. Раздумье заняло две секунды. Снова зажужжали, застрекотали проворные искры. Да, это было правильное решение, единственный выход. Нельзя было отводить комбайн, отдавая лавопровод горячему пару. Даже если бы этот пар позже удалось использовать, поставив у выхода турбины, вся работа была бы загублена, для выпуска лавы пришлось бы строить новый тоннель.

Только выдержит ли комбайн, выдержат ли домкраты, продвигающие его, выдержат ли гнезда, в которые они упираются, выдержат ли швы облицовочных плит? Если что-нибудь сомнется, погнется, застопорит, если пар пересилит, – машина превратится в груду лома, а каждый рычаг в смертоносный клинок, и люди будут искромсаны в хаосе рухнувшего металла.

Кажется, начинается… Вот уже струйка пара с шипением бьет сверху из невидимой щели. С герметичностью покончено… Грохочущие удары… Нет, все в порядке. Это сорвался срезанный искрой камень, за ним другой, третий… Выступы сбиты, теперь предстоит самое трудное. Перед комбайном освободилось пространство, пар ринулся туда. Нужно продвинуться на 20 сантиметров и вытеснить пар… Рычаг вперед… Машина дрожит, напрягаясь, Ковалев ощущает эту дрожь. Как это непохоже на воздушные катастрофы, где все решают секунды. Воздушный бой напоминает фехтование, этот подземный похож на схватку борцов-тяжеловесов – двух почти равных по силе богатырей, которые стараются сдвинуть друг друга.

Кто возьмет: вулкан-богатырь или люди со своей богатырской машиной?

Кажется, машина сильнее. Дрожа всем корпусом, она продвигается вперед сантиметр за сантиметром. Но вот ответный выпад. Ковалев видит, как в замедленной съемке, что правое окошечко вдавливается внутрь, металл вздувается пузырем, расходятся пазы… Котов пытается удержать его – наивный человек! Что он может сделать со своей мышиной силой там, где сдает сталь? Ковалев отталкивает его вовремя. Кварц вылетает и разбивается вдребезги о заднюю стенку. Кабина тонет в густом желтоватом дыму. Ковалев успевает открыть герметическую дверь, и пар устремляется туда. Теперь нельзя его удерживать, пусть выходит наружу. Дверь открыта, но давление в кабине все еще велико… Пар пробивается через выдыхательный клапан, щекочет ноздри едким сернистым запахом. Глаза слезятся, в горле першит, очки запотели… Ничего не поделаешь, надо терпеть… 20 сантиметров выиграны, но они не принесли победы. Трещина еще не закрыта, может быть, удастся закрыть ее, сделав еще один шаг. Значит, приступаем к новому циклу. Зубья вперед… Искра!

Котов исчез из поля зрения. Радиомикрофон доносит хриплые вздохи. Включив искру, Ковалев отправляется на поиски. Конструктор сидит в углу, словно прижатый силой пара. Но, видя машиниста, он машет рукой вперед… только вперед…

Слезы заливают глаза, от кашля нельзя вздохнуть. Ковалев щедро выпускает кислород. Что получится в скафандре из кислорода и горячего сернистого газа? Некогда думать об этом. Снаружи треск. Что такое, гнутся зубья? Значит, они уже прикрывают трещину. Тогда надо подать их назад, чуть-чуть, иначе будет худо. Продвигаться не по 20, а по 10 сантиметров. Так дольше, но надежнее. Терпеть и не торопиться – таков стиль работы в подземном комбайне.

Только бы не потерять сознание – вовремя включать и выключать. Нужно вытерпеть еще 6 минут, или 12, или 18. Сколько прошло? Одна минута! Терпи Ковалев, глотай кислород, кислорода хватит. Во рту кисло, в голове шумит. Какой-то настойчивый голос входит в сознание. Запрашивают по радио: «Котов, Котов, слышите ли вы меня? Что у вас случилось?»

И Ковалев кричит, что есть силы:

– Котову худо. Присылайте за ним носилки. У нас прорвался горячий пар. Сдерживаю натиск. Сдержу…

Трещину удалось закрыть через полчаса.

10.

ДЕЖУРНЫЙ врач грустным тоном сказал, что положение Котова серьезно. Тяжелые ожоги на левом боку и на спине в пожилом возрасте и с утомленным сердцем – вещь опасная. Оказалось, что у Котова был пробит скафандр осколком кварцевого стекла или болтом, вылетевшим из рамы окошка. Хорошо еще, что Котов прижался к стенке, он мог бы свариться заживо.

Ковалев вошел в палату на цыпочках, приготовился к самому плохому. Но, увидев Котова, он успокоился. Котов мог лежать только на животе, но неподвижность его не устраивала. Каждые четверть минуты он пытался перевернуться, охал от боли, морщился, приподымался на локтях, снова падал, вертел головой, двигал ногами. Завидя Ковалева, он закричал, не здороваясь:

– Хорошо, что ты пришел, Степан, я уже послал тебе два письма. Сейчас нужно работать во всю. Всякие маловеры будут хулить комбайн, надо доказать им, что для нашей машины не страшны такие передряги. День даю тебе на ремонт, а послезавтра ты должен выдать 150 процентов плана. Надо будет добавить тяжелый тормоз, я уже говорил Кашину – он закажет. И еще поставим коробку скоростей, чтобы на легком грунте идти быстрее. Я напишу, чтобы сюда прислали чертежницу. Эти бюрократы-врачи не понимают, что такое план. Им попади в лапы…

Котов был полон энергии и надавал Ковалеву десяток поручений, записок, советов. Но задерживать его не стал, сам сказал: – Иди скорее, принимайся за дело, тебе теперь работать за двоих.

В коридоре Ковалев встретил начальника строительства Кашина. Ковалев поклонился издали, он не любил навязываться в знакомые начальству, но Кашин подозвал его.

– Как состояние? – спросил он, бровью показывая на палату.

– Лучше, чем говорят доктора.

– К сожалению, доктора правы. Человек живет на нервах, а здоровье у него неважное. Боюсь, что он уже не вернется под землю.

«Вот еще один летчик потерпел окончательное крушение», – подумал про себя Ковалев.

Кашин между тем взял его под руку и отвел в сторонку.

– Ко мне поступило ваше заявление, – сказал он, вынимая бумажник. – Я не буду держать вас насильно, здоровье надо беречь. Вообще, мы дали маху с этим лавопроводом. Следовало добиваться полной автоматизации, не отправлять людей в эту огненную печь. Но что поделаешь, работа сложная, конструкторы требовали два года на один проект, а сколько еще на испытания и освоение. А тут пришел этот фанатик Котов со своим комбайном, мы поверили ему. В общем, сейчас отступать поздно, надо пробиваться вперед. Но вот беда, товарищ Ковалев: Котов слег, вы уходите, кто будет работать на комбайне? Может быть, вы потерпите месяц-полтора, пока мы подготовим машинистов на три смены? Я напишу на вашем заявлении – уволить с 1 октября. Не возражаете?