Виктор Кувшинов - Пирамиды Астрала

— Ну, сегодня ты у нас за подопытного кролика! — хищно оскалившись, я накинулся на физика.

Он несколько затравленно, но в целом мужественно улыбаясь, сказал:

— Я готов, — и, помявшись, все-таки признался. — Только уколов боюсь немного. Это вам медикам-биологам садистам-мазохистам не привыкать, а я человек сугубо технический, не привык, чтобы во мне ковырялись.

— Ты что, отказываешься? — в лоб спросил его Слава.

— Нет-нет! Я только прошу, поаккуратней с моим телом обращайтесь. Оно ж у меня одно, любимое, — Федька прямо-таки разрывался между потребностью показать себя героем и животным страхом перед шприцами.

— Хорошо! Уколем мы тебя всего один раз, но канюлю мы обязаны тебе поставить. Нам нужны биохимические показатели при первых экспериментах, чтобы не прозевать момент, если у тебя почки или печень сбоить начнут. Если первые выходы пройдут нормально, потом будем только пульс измерять. И не бойся, я тебе вену с одного раза найду, у меня рука набита, — прочитал небольшую нравоучительную лекцию Слава.

Больше Федьку мы слушать не стали. Накормили его лекарством и уложили на кушетку. Слава, действительно одним махом всадил иглу в вену, так что подопытный и охнуть не успел. А Таша ловко его окутала сетью проводов с электродами.

— Все! Тушка кролика готова, — налаживая показания приборов, заявил я. — Сейчас душку этой тушки отправим погулять!

— Помни, ничего не бойся! «Посмотри» на себя. Послушай звуки и прочитай, что я тебе напишу на бумаге, — давала последние напутствия Таша.

— Поехали! — скомандовал Слава, надев шапку с электродами Феде на голову и включив генератор импульсов. Физик, недолго думая, отключился вместе со своей энцефалограммой.

— Все в норме! — отрапортовал я, выводя чувствительность ЭЭГ на максимум и ловя слабые мозговые токи. Таша подскочила к столу и что-то быстро написала жирным фломастером на листке бумаги. Слава, тем временем, вводил антидот. Мы подождали еще десять минут, Таша взяла пробу крови с канюли и мы начали будить Федьку. Теперь, уже на его долю достались нежные женские похлопывания и потряхивания. Спустя минуту, Федька открыл глаза и попытался повторить мои обнимания с Ташей, но она уже была к этому готова и, смеясь, уперлась рукой в кушетку, подставив для поцелуев только щеки. Пациент, между тем, заорал:

— Пять!

— Что пять? — ничего не понимая, спросил я.

— Ура! Ты увидел! — уже сама бросилась целовать Федьку Таша. До меня, наконец, дошло: это была цифра, нарисованная Ташей на бумаге, и это неоспоримо доказывало, что наш физик «подсмотрел» то, что находилось на столе.

— Всем оставаться на местах! — гестаповским тоном скомандовал Славка. — Пишем телеметрию еще десять минут.

— Ой, мамочки! Как я испугался вначале! — не мог удержаться Федька и вещал, лежа на кушетке. — Представляете, вдруг чувствую, что всплыл над кушеткой. Поворачиваюсь, а передо мной моя синюшная харя.

— Вот к чему приводит курение! За цветом лица следить надо, — съязвил я.

— Спасибо Ташенька! — Федька прочувственно посмотрел на девушку. — Если бы не вспомнил твои напутствия, так и прометался бы все время, как рыба в банке.

— Вот видишь, как наша техника безопасности уже работает, — сказала Таша, по-прежнему сидя на краю кушетки и держа Федю за проткнутую руку. — Ну и что ты дальше делал?

— Я собрался с мыслями и стал выполнять твои поручения: во-первых «посмотрел» на себя — в принципе, абсолютно такой же, как и сейчас, даже одежда та же. Потом кинулся к столу — там, на бумажке цифра пять нарисована. Но у меня и не было сомнения, что я гуляю по комнате наяву. Да, и еще: я попытался вслушиваться. Но здесь есть какая-то странность. Я слышал ваши разговоры, но в остальном — была тишина. Даже не тишина, а какие-то шорохи или шепот. То есть звуки были, но совсем другие, чем в реальности.

— В следующий раз надо будет погреметь здесь чем-нибудь основательно, — сделала вывод Таша. — Ты за пять минут собрал больше сведений для моей кандидатской, чем я за два года! Все, ребята, в следующий раз иду я!

— Только через мой труп! — сразу последовал ответ Славы. Он твердо смотрел Таше в глаза, и даже мне стало ясно, что спорить с ним бесполезно.

— Но Славочка!.. — попыталась возразить Таша.

— Нет! И не пытайся на меня давить. Следующий раз «иду» я! — кажется, пред моими очами разыгрывалась настоящая семейная драма, но продолжения я не увидел. Таша вдруг сникла, сдавшись (чего я, при ее характере, никак не ожидал), и сказала:

— Хорошо, Славочка, но мне страшно тебя отпускать! — и уже жалобно посмотрела на него.

— Пойми, я, конечно, ужасный эгоист, но мне еще страшнее тебя отпускать, — смягчившись и извиняясь, сказал Слава.

— Но нам придется это сделать…

Мне надоела это очередное признание в любви, и я заметил:

— Мы будем подопытного кролика и дальше мариновать или сразу прикончим, чтоб не мучился?

— Ах да! — воскликнул Славка, и мы бросились отключать приборы и освобождать Федьку от медицинских пут…

Федькино здоровье, как и мое, не пострадало от выхода в подпространство. Мы условились так называть это явление, хотя и предлагалось много вариантов, типа астрал, ментал, под- и над-пространство, и четвертое измерение, и, бог знает, что еще. Но поскольку мы не знали наверняка, с чем столкнулись, то и выбрали самое нейтральное слово: подпространство.

Выждав еще пару дней, мы провели опыт на Славе. Вот тут я и понял, что нельзя ставить опыты на родственниках или, лучше сказать, на близких людях, или даже еще правильнее — на любимых. Мне с Федькой приходилось больше успокаивать и ободрять Ташу, чем подготавливать и следить за экспериментом над Славой. Естественно, что все иголки и электроды пришлось ставить мне из-за полной неспособности Таши что-либо делать трясущимися руками. Не успели мы усыпить Славу, как она тут же хотела вводить антидот. Я успел только притормозить ее, напугав, что это может быть опасно. Она уже чуть не в истерике, выждала минуту, ввела антидот и тут же бросилась будить Славу. То, что он, естественно, не мог мгновенно выйти из «спячки», довело Ташу до полной истерики. Она причитала, рыдая:

— Ну Славочка! Миленький! Что ж ты так долго? Открой глазки! Я тебя очень прошу!

Вокруг творился какой-то бедлам. Я не знал, что делать с бьющейся в истерике девушкой. Федька тоже пытался ее успокаивать, но все было бесполезно. Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы через пару минут Слава не открыл глаза и, улыбаясь, не стал журить подругу:

— Ну что же ты, моя маленькая паникерша? Не дала мне даже толком сориентироваться, как пришлось тут же возвращаться и успокаивать тебя, — Слава гладил вцепившуюся в него, трясущуюся и всхлипывающую девушку. — Между прочим, ты там неслабо фонила своими чувствами!