Кеннет Балмер - Солнца Скорпиона

О да, Санурказз был чудесным городом, полным жизни, энергии и страсти. Порты хитроумно располагались так, чтобы создать идеальную защиту и от непогоды, и от нападений корсаров с моря. Арсеналы тоже грамотно разместили так, чтобы те взаимно поддерживали друг друга. Яркое небо пронзали шпили и купола храмов.

Да, Санурказз был воистину великолепен. В таком городе только жить и жить. Магдаг был городом колоссов, высоченных зданий, непрестанно наступающих на равнину, и непосильных трудов, требующих машинной дисциплины на грани с одержимостью. Санурказз же был городом личностей.

Но… в Санурказзе не существовало некоего общего направляющего стержня. Он состоял из совокупности отдельных личностей Он очаровывал. Здесь были чудные малолюдные улочки, дворы и затененные деревьями беседки, где цвели яркие ароматные цветы. Здесь можно было найти и питейные заведения, и трактиры, и места, где могли развернуться самые буйные гуляки. Я наслаждался жизнью в Санурказзе. Но чувствовал, что он лишен той целеустремленности, которая ощущалась в Магдаге.

Конфликт между красными и зелеными не был борьбой добра и зла, где четко разграничивались позиции. Хотя в то время у меня имелась склонность приписывать все зло Магдагу, думаю я не особо польщу себе, если скажу, что мне хватило наблюдательности заметить серьезные изъяны и в Санурказзе. Ведь это был насквозь человеческий город. Полагаю лучше всего его можно охарактеризовать сказав, что он беззаботно бражничал. Гуляли там очень и очень увлеченно. А потом каждый шестой день весь город истово предавался религиозным обрядам, связанным с поклонением божеству красного солнца.

Женщины Санурказза отличались сладострастностью. Полногрудые, гибкие, с чувственными губами и смеющимися глазами, они, думаю, подняли бы на смех любого, кто предложил бы им, выходя на улицу, одевать вуаль. Для них подобная мысль отдавала извращением. После того как Зенкирен пообещал мне задействовать меня на борту «Сиреневой птицы» — а в каком именно качестве, договоримся — у меня появились звенящий деньгами кошелек, белый передник в дополнение к прежней одежде, а также длинный меч, который теперь висел у меня на ремнях на поясе из великолепной санурказзской кожи.

На плодородных полях к югу от города и вдоль моря Лайд сельское хозяйство развивалось на основе мелких ферм, наряду с усыпавшими округу поместьями знати. А за ними, дальше на юг, начинались равнины, где паслись стада чункр. Я пообещал себе как-нибудь съездить туда, провести некоторое время среди тех стад и поразмыслить о моих кланнерах с Великих Равнин Сегестеса. Еще южнее климат становился все засушливее. Там расстилались пустыни, мрачные, оранжевые и суровые. За этими пустынями, как я понял, лежали прибрежные земли Доненгила, но туда почти неизменно добирались кораблями через Великий Канал. В Доненгиле же, как я догадывался, климат должен был сильно походить на вест-индский, но в куда больших масштабах.

В городе на удивление процветала промышленность — учитывая то, что вся работа производилась вручную. Производство железа, производство бронзы, мануфактуры для производства мечей и удобных стальных кольчуг, добыча полезных ископаемых, лесозаготовка, ткачество — в общем, все необходимое для функционирования такого города-государства, как Санурказз. Я посетил обширные леса, увидел, как растут ленк и стурм, увидел кедры и сосны в горах на юго-западе. Там кораблестроители отбирали деревья на шпангоуты. Отобранные живые деревья помещали в специальные станки, чтобы те вырастали по форме требовавшейся для форштевней, ахтерштевней или любых других необходимых кораблям форм.

Конечно, не все жители Крегена находятся на одной эволюционной стадии промышленного общественного или политического развития. Изгибание дерева паром было тут известно, а для строительства таких галер, как «Сиреневая птица», оно просто необходимо. Древние жители Земли, не зная этой технологии, были вынуждены применять зеленое невысохшее дерево, чтобы изгибать его по нужным очертаниям. Дерево корежилось, очень скоро корабли становились как решето и приходили в негодность. Древнегреческие галеры были, по существу, легкими судами с одним гребцом на каждом весле, и главным образом предназначались для таранных атак. Римляне, применяя «ворон» — подбитый острыми крючьями мостик для абордажа — попытались перенести на море технику сухопутных сражений, но по-прежнему плавали на легких кораблях. С наступлением на Земле эпохи Возрождения, когда европейским державам пришлось противостоять на море мусульманским фелюгам, конструкция галеры получила новое направление развития. И, вопреки распространенному мнению, те новые галеры вовсе не были прямыми потомками судов Древней Греции и Рима.

При одном гребце на весле, что было у древних повсеместно распространено, при расположении сидений трирем тройками, со скосом к корме, при веслах длиной примерно от восьми до пятнадцати футов,[22] при налегающих на эти весла транитах, зигитах и таламаксах, при постоянном вычерпывании воды, набирающейся из-за покореженного шпангоута, следствия применения зеленого дерева, при всех их начальных усилиях, сосредоточенных на том, чтобы быстро протаранить вражескую галеру, скинуть её с тарана и дать полный назад, те древнегреческие триремы должны были быть тонко настроенными инструментами. Суматоха, сопровождавшая сбой единственного гребца, должно быть беспокоила триерарха ничуть не меньше чем все прочее. Система с одним гребцом на весле ставила совершенно определенный верхний предел той мощности какую она могла сообщить судну. Эти мореплаватели Ока Мира обратились к более поздней системе — организации а ля скалоччио,[23] но при этом с восхитившей меня дерзостью сосредоточили свою движущую силу в двух-трех рядах. Хотя с технической точки зрения «Сиреневую птицу» и следует считать биремой, а другие, более крупные галеры внутреннего моря триремами, я буду придерживаться того названия какое дали этим судам сами крегенцы — свифтеры, скоростники.

Ветроуловители уже знакомой мне системы направляли свежий воздух на нижние палубы, а многочисленные решетчатые люки и отверстия создавали хорошую систему вентиляции. Несмотря на это, нижняя гребная палуба, там где сидели обливаясь потом таламаксы, представляла собой самый настоящий крегенский прижизненный ад, в котором я не желал бы оказаться вновь. Если я не дал ясного представления о том, что для Зорга, Ната, Золты и меня перевод с палубы таламаксов магдагского свифтера на открытые гребные скамейки «Милости Гродно» был равнозначен отмене смертного приговора, то могу заверить, что дело обстояло именно так.