Геннадий Прашкевич - Стрела Аримана

– Учиться! Мы и так учимся. Ты говори дело. Ты знаешь все, потому отвечай конкретно. Для чего тебя здесь воздвигли?

Живая скульптура затравленно озиралась. Она даже предложила неуемным воспитанникам свою дружбу.

– Зачем? – хором спросили воспитанники.

– Как зачем? – Живая скульптура окончательно растерялась. – Будем искать, будем думать вместе.

– Что искать? – хором спросили воспитанники.

Что она им ответит? Доктор Хайдари с удовольствием следил за перепалкой. Не подозревая об этом, воспитанники Арктического сектора напирали сейчас на МЭМ. Конечно, линия живых скульптур – побочная линия, и все же…

– Ну! – торопили воспитанники живую скульптуру. – Не молчи! Что даст нам наша дружба?

Доктор Хайдари улыбнулся и прикрыл окно.

Этот спор вечен.

Все еще улыбаясь, освеженный, он поднялся на две ступени и открыл дверь в кабинет.

И замер ошеломленный.

В дальнем кресле, у окна, опустив на пол босые ноги, закутавшись в халат с длинными рукавами, сидел незнакомый ему худой угловатый человек. Узкий бледный лоб, редкие белесые волосы, близко поставленные маленькие холодноватые глазки, хрящеватый длинный нос. Такие люди приходят в мир не соглашаться. И улыбка его тонких губ тоже не привлекала – беспомощная и нагловатая одновременно.

«Что он тут делает? Я ошибся?» – доктор Хайдари растерянно огляделся.

Да нет, это его кабинет. Он сам разрабатывал живой вид, заменяющий дальнюю стену: пыльная дорога, ведущая неизвестно куда, серые обочины, воробьи купаются в мучнистой пыли…

– Входите смелее, доктор Хайдари, вы вовсе не ошиблись.

Голос незнакомца оказался под стать внешности – скрипучий, недовольный. Если лицо – отражение души человека, то эту душу изломали глубинные процессы. Он пытался улыбнуться, а получалась ухмылка; маленькие глазки смотрели недоброжелательно.

– Как вы сюда попали?

– Вряд ли вам это понравится, но вынужден объяснить: я вошел через окно.

– Вы нуждаетесь в помощи?

Незнакомец приоткрыл глаза, веки оказались тонкими, бледными. С минуту он прислушивался к своим ощущениям.

– Да нет, я не болен. И помощь мне не нужна… Впрочем, я не уверен в этом… Ваш Папий Урс постоянно мешал мне, но я все же умудрился более или менее выспаться.

– Мешал? Как это – мешал?

– Пока я бодрствую, он старается меня не замечать, но стоит мне уснуть, он тащит меня в утилизатор.

– В утилизатор? – Доктор Хайдари смешался. – Мой Папий действительно из очень старой серии, но как он может игнорировать ваш энергетический индекс?

Незнакомец скривил лицо в странной полуулыбке.

– У меня нет браслета.

– Вы шутите?

– Нисколько! – Казалось, незнакомца создавшаяся ситуация не смущает. – Вот смотрите… – Он поднял левую руку, рукав халата спустился до локтя. Рука без браслета выглядела непристойно.

– Как это может быть? Кто вы? – И догадался: – Ага Сафар?

Незнакомец кивнул.

– Вас ищут. Либеры создали вокруг вас целый миф. Почему вы отсиживаетесь здесь? Как вы ушли из медицинского центра?

Ага Сафар неприятно ухмыльнулся.

– Меня просто нет. Я умер.

– Вот как? Умерли? Где же ваш труп?

– Труп? – не понял Ага Сафар.

– Да, да, труп. Если вы умерли, должно же после вас что-то остаться.

Они рассмеялись одновременно, и это несколько сгладило мешавшую им неловкость.

– Еще месяц, и либеры объявят вас святым.

Ага Сафар равнодушно пожал плечами.

– А тогда… на карнизе… – Доктор Хайдари все же не удержался, спросил. – Вы ведь знали, что аварийная система сработает быстрее и надежнее, чем человек… Почему вы вылезли на карниз?

– Инстинкт, – буркнул Ага Сафар.

– Вы воспитаны матерью?

– Самой настоящей.

Доктор Хайдари понимающе кивнул. Истинная гармония достигается только в Общей школе. Гомер рядом со Жданом тоже грубоват.

– Если Папий мешал вам, почему вы не удалили его из комнат?

– Я не слишком силен физически…

– Ах да, у вас нет браслета.

– Вот именно. И я не знаю, что делается у вас, в мире МЭМ.

– В мире МЭМ?

– А как мне назвать его по-другому? – огрызнулся Ага Сафар. – Все в этом мире связано с МЭМ. Если ты не включен в его систему, ты никто. Это все равно как если тебя нет в мире… Признаюсь, доктор Хайдари, я пытался выйти на МЭМ.

– Каким образом?

– Через башенку Разума. Простите, я обнаружил ее сам. Я не знал раньше, что башенки Разума могут быть в частных квартирах. Я слышал, что все такие башенки тоже находятся под контролем МЭМ.

Доктор Хайдари покачал головой:

– Это не так.

– Я уже понял. МЭМ мне не ответил.

– И не мог ответить. – Доктор Хайдари чуть нахмурился. – Башенки Разума никак не связаны с МЭМ. Они – единственное место, где ты можешь побыть вне контроля. Не каждый это знает, но они созданы для уединения. Центральный Разум – лишь символ, но почему не поддержать иллюзию, если она не приносит вреда? – И переспросил: – Как вы ушли из медицинского центра?

– Случайно… Я пришел в себя раньше, чем ожидали люди или машины.

– Вы голодны? Вы позволите накормить вас настоящим, полноценным обедом?

Ага Сафар кивнул:

– Овощи… Вот по чему я соскучился… Как можно больше овощей, доктор Хайдари…

– Папий, – негромко приказал доктор Хайдари, – обед.

Папий Урс, томившийся в прихожей, мгновенно отреагировал на приказ, они услышали его торопливые шаги.

– Этот живой вид… – хмуро кивнул Ага Сафар в сторону пыльной дороги. – Кто его разрабатывал?

– Я сам.

– Вы? – Ага Сафар недоверчиво приподнял редкие белесые брови. – Но ведь такое надо увидеть. Хотя бы мысленно.

– Я и видел.

– Как? – испугался Ага Сафар. – Видели?!

– Да… На старой открытке… Так это когда-то называлось… Я нашел открытку случайно, разбирая архив своего прадеда… Он жил в эпоху странных несообразностей… Конец двадцатого века… Боюсь, вам трудно это представить… – Он увидел, как мрачно и насмешливо блеснули глаза Ага Сафара, и поправился: – Впрочем, вы историк… Мой прадед жил где-то там, за этими соснами… Не знаю почему, не могу этого объяснить, но этот вид неизменно трогает и печалит меня… Может, там, за этим бугром…

– Ничего там нет особенного за этим бугром, – раздраженно перебил Ага Сафар доктора Хайдари. – Деревянный дом, таких было много… Куст красной смородины…

– Вы говорите так, будто видели все это.

– А почему бы и нет?

«Он явно переутомлен… Не стоит с ним спорить…» Не торопясь, но и без излишней медлительности, Папий Урс вкатил в кабинет невысокий столик.

– Так я и знал, – заметил Ага Сафар с мрачным удовлетворением. – Столик сервирован на одного человека.

– Папий!