Владимир Михановский - Случайные помехи

С утра небо начало хмуриться, но сейчас проглянуло солнце. Андрей вытащил из кармана осколок зеркала, которым запасся заранее. Может, хоть солнечный зайчик проникнет сквозь защитный купол Пятачка?..

Он поймал солнечный луч и направил его вниз, в долину. Однако луч не сумел пробить защиту, лишь световое пятно высветилось на невидимой поверхности.

Наигравшись с осколком зеркала, Андрей снова засунул его в карман. Затем бросился в траву, перевернулся на спину и уставился в небо: не оттуда ли вскорости хлынут удивительные всепроникающие лучи, для которых ничто в мире, в том числе и защитное поле Пятачка, не является преградой? Лучи информации, так, кажется, назвала их мама.

Потянулись гуськом облака, величаво проплыл коршун. Вдали над горами виднелась еле видная отсюда ниточка фуникулера, по которой ползла крохотная капля кабины. Почему мама ни разу не прокатится с ним туда, в горы, где построены спортивные базы? Только рассказывать любила.

– Знаешь, Андрюша, – говорила она, – там есть поляна – вся в цветах. А за ней – пропасть, и весь город как на ладони. Если бинокль с собой захватить, то можно увидеть и Пятачок, и клинику Лагранж… А неподалеку от того места стройку затеяли… Очень жаль.

– А что строят?

– Не знаю, – пожала плечами мать. – Кто-то говорил – кафе над пропастью. Как будто другого места найти нельзя.

– Но это же красиво, мам, – возразил Андрей. – Оттуда, наверно, можно будет увидеть весь наш город.

– Эта стройка испортит все, – с непонятным раздражением возразила мать. – А вид оттуда и так красивый, каждый может подняться на фуникулере и любоваться сколько душе угодно.

– Возьмешь меня туда?

– Приедет отец – поедем втроем.

– А у нас бинокля нет.

– Мы купим его, – пообещала мать, – непременно купим, самый лучший, морской. – Глаза ее при этом были печальны.

– Что мы будем делать в горах?

– Будем гулять. Костер разведем. И будем вспоминать о прошлом.

Когда кабина фуникулера исчезла из вида, Андрей достал из нагрудного кармана рубашки фотографию отца, с которой никогда не расставался, и долго рассматривал ее. Карточка изрядно потерлась, уголки загнулись. Зойка сняла Сергея ночью, инфразором. Совсем юный, похожий на мальчишку, он стоял у костра, задумчиво глядя на котелок, в котором закипала уха. Позади поблескивала широкая гладь Волги.

Андрей любил вглядываться в глаза отца на этой фотографии. Отец глядел прямо и строго, а губы его, казалось, вот-вот сложатся в усмешку. Это фото Андрею нравилось больше тех, парадных, с большим скопищем народа: на них капитан Торопец выглядел слишком торжественно.

Разглядывая фотографию, Андрей начал грезить, как он встретится с отцом. Это должно случиться скоро, очень скоро, нынешней осенью. Они придут сюда с мамой и станут ждать с утра. Чудесные лучи, о которых рассказывала мама, вспыхнув в районе звезды Проксима Центавра, пронзят космическое пространство, как игла протыкает туго свернутый рулон, чтобы закончить свой путь здесь, на Пятачке, на полигоне синтеза.

Мгновение – и отец возникнет перед ними на ровном, как стеклышко, поле, окруженном генераторами. Вон, на том самом… Он вернется со звезд в оранжевом скафандре. Увидит их издали, махнет рукой, улыбнется. В тот момент защитное поле, конечно, разомкнётся, и они побегут навстречу друг другу. Отец подхватит его на руки и высоко подбросит в воздух, а мама будет стоять рядом.

Только нужно не пропустить тот день и час, когда отец вернется.

– Опять подрался? – спросила мать, когда Андрей вечером пришел домой.

– Опять, – вздохнул Андрей, поправляя порванную рубашку и потупив глаза, словно там, на полу, было что-то чрезвычайно интересное.

– И в кого ты такой драчун? – вздохнула Зоя Алексеевна. – Снимай рубашку, поменяю.

Мальчик с готовностью принялся расстегивать пуговицы, предварительно вытащив из кармана фотографию. Умолчал о том, что ни с кем не дрался, а снова пытался прорваться сквозь защитное поле Пятачка и опять, разумеется, безуспешно.

9

На розовеющем экране —

Окрестный мир, еще чужой.

Корабль, снижаясь, шел в тумане

Перед последнею межой.

После того как «Анастасия» миновала активный участок торможения, ускорение упало – разумеется, отрицательное, – перегрузки ослабли/и капитан мог снова свободно посещать отсеки.

Тусклая Проксима на головном экране с каждым днем увеличивалась в размерах, вырастала буквально на глазах. Семь лет полета истекали. Близился решающий час, пик Эксперимента. Ускорение продолжало таять, как ледышка в теплой воде. Приближаясь к финишу, корабль шел почти по инерции, на малой тяге, и предметы в отсеках практически потеряли вес.

Река фотонного пламени, в течение семи лет изливавшаяся из дюз, теперь превратилась в прямоточный ручеек, и из ослепительно белой стала темно-красной. От нее рассыпались рубиновые звезды, угасая в вечной ночи.

Приборы, вынесенные белковыми на внешнюю обшивку лобовой поверхности, непрерывно замеряли простирающиеся впереди по курсу силовые поля, ища среди них те, которые обнаружил с Земли Макгрегор с сотрудниками. Именно эти поля после корректировки могли сыграть для Торопца роль отправных, передающих.

Итак, Сергей готовился совершить прыжок через четырехмерное нуль-пространство на далекую землю. Это будет, он понимал, экзамен не только для него, но и для Алонда Макгрегора, и для тысяч и тысяч специалистов и рабочих, которые участвовали в подготовке Эксперимента.

Вести «Анастасию» в обратный путь капитан поручил вместо киберпилота, как планировалось поначалу, головному манипулятору, который заслужил это право всеми своими действиями во время долгого пути к Проксиме. Корабль представлял собой для землян немалую ценность, и загубить его на обратном пути было бы непростительной ошибкой. Орландо научился гибкой тактике и в сложных условиях, надеялся капитан, сумеет принять нужное решение. Все эти соображения Торопец изложил белковому.

– Будь самостоятельным, не бойся рисковать, – сказал в заключение капитан. – Помни, как я действовал, когда летели сюда.

– Забывать не умею.

– Ну вот, мы обо всем договорились.

– Жаль будет расставаться с тобой, капитан, – произнес неожиданно белковый.

– Мне тоже, – просто сказал капитан. Он подумал, что 14 лет в космосе – неплохая школа для белковых, или, как сказал бы спортсмен, неплохая тренировка.

– Гляди, капитан! – сказал манипулятор, указывая щупальцем на выпуклую поверхность катодного осциллографа: две кривые, пульсирующие на нем– алая и синяя, – начали сливаться. Это означало, что корабль приближается к силовому полю, которое необходимо для Эксперимента.