Вячеслав Алексеев - Сафари на…

К князю подбежал дружинник, державший в руках три свинцовых лепешки, которые ранее были ядрами. Алексей взял одну, рассмотрел.

— Да, сильно побилось. Не, это ядро. Можно делать из железа, но лучше из свинца. С ядрами, думаю, проблем не будет. А вот порох — то, что заставляет это ядро лететь вперед… Состоит он, если не ошибаюсь, из селитры, угля и серы. Опять, серу и уголь добыть можно. А из чего селитру делают — я не знаю. Вот Стас или Женя может и знают, ну те, оружейники наши, что в Городце остались.

— В секрете держат? — спросил князь. — А если расспросить как следует?

— Да ну, какой секрет. Думаю, они и так расскажут. Тут вопрос — из чего делать? Если не из чего, то как быть? Этот порох, что мы сегодня сожгли, Женя делал из селитры, привезенной с собой. Сам видел. Стандартные магазинные упаковки. У нас то она продается. А сам ее не делал, нет. Не знаю почему. Может сложно, а может тут сырья нужного пока нету. Опять же, думаю, не случайно он ее с собой захватил. Вот уголь в порохе — местный, хоть и хитрым образом Женя его в печке жег, но не тащил же с собой? Это как с соляркой для машины. Сделать то можно, но не сразу. Только когда масло найдем в нужном количестве.

— Ладно, это тоже обсудим. Потом. — многозначительно сказал князь и ушел на свое место.

«Оп-па» — подумал Алексей, — «Кажется, ребята попали…»

А пир, меж тем, продолжался.

— Василий, и вы, святые отцы, что можете сказать про пришлых?

— Присматриваюсь, княже. — начал дьяк доклад. — Не замечал, чтоб таились. Но чудные. Слова все наши говорят, а произносят совсем по другому, не привычно.

— По вере вроде наши, православные. — добавил Пантелемон. — Но на образа в доме не крестятся и поклоны не бьют, хотя в церковь ходят исправно, свечки ставят. Чаще Господу нашему, Иисусу Христу, реже пресвятой Богородице. А угодников и святых не жалуют. И вепрятину со свининой едят, как православные, а кониной брезгуют.

— Посты не соблюдают, даже великий перед светлой пасхой, отшучиваются, дескать мы в походе, нам можно. — вклинился Ксенофонт. — И самый молодой, рекомый Валентином, до чужих баб большой охотник.

— Ну до баб — не велик грех, — оборвал его Юрий, — А вот конина с вепрятиной — знак особый. Значит, не из степи. И не хазарской веры. Оружейные секреты не таят?

— Который Евгений, это самый их знаток в оружейном деле, — продолжил отчитываться дьяк. — Постоянно зовет меня, как начинает огневое зелье готовить, называемое порох. Я сам те порошки смешиваю, и уголь для пороха готовлю. Его сначала особым образом нажечь нужно. Потом истолочь. Серу сам не делал, но видел, как Евгений делает. Из белых каменьев вытапливает. За теми камнями мы вместе на Волгу плавали, как лед сошел. Место знаю.

— А селитру? Алексей говорил, что самый большой секрет пороха в селитре.

— А вот селитру Евгений пока при мне ни разу не делал. Он ее уже готовую из таких больших кулей достает. Думаю, пока те кули не закончатся — сам делать не будет.

— Может украсть те кули? Ну не украсть, а спрятать или испортить — намочить? И посмотреть, что он делать будет? — предложил Юрий.

— А если он не умеет? И останемся без пороха? Нет, я сначала лучше в лоб спрошу про селитру.

— Добро. С самоходной подводой как?

— Ею Валентин ведает. Мы вот с отцами Ксенофонтом и Пантелемоном всю ее облазили, колеса смазывали и прочие железяки под кузовом. Очень сложная механика. Там такие колесики в колесиках… подшипниками прозываются. Вот их тоже смазывали. Полагаю, ни один из наших кузнецов их отковать не сможет. А их там несчитано. Сорок сороков. А перед кабиной, где все управление, еще одна механика. Главная. Валентин называл ее то мотором, то дизелем. Что внутри скрыто — непонятно.

— Ездили куда?

Дьяк и монахи дружно закивали головами.

— Один раз ездили, да. За околицу. Этой подводой поле пахали. У них плуг такой хитрый, сразу с тремя плугами, вот им. Лошадь не утянет. Даже если три сразу запрячь, потому что пашет глубоко — на локоть, да тремя сразу. А тут очень быстро все сделали. Поздно утром вышли, а до обеда все и вспахали. Очень быстро. Смерду с сохой на то поле дня два понадобилось бы. Потом Валентин машину обратно поставил и больше за все время никуда не ездил. Они ведь сначала хотели без подводы, какими-то веревками пахать. Но не получилось. Вот тут то и поругались между собой. Молодой, который Валентин, все кричал, что дескать горючки нет, и что солярку на ерунду тратят. А Женя ему, мол дам я тебе горючку, как только масло добудем. Потом главный их вмешался, который Станислав, и только тогда на машине пахать стали. Валентин, правда, потом еще снимал какой-то тяжелый короб, заносил в дом и веревки медные к ней привязывал, а на следующий день опять все поставил, как было. И все, больше к ней никто и не подходил.

— Мнится мне, — вмешался Ксенофонт, — Что молчун ихний, рекомый Кокорь, не православный, а язычник. Ведь и прозвище не из святцев, а истинное имя православное не называет. Может и нету у него имени?

Остальные испуганно посмотрели на отца Ксенофонта и перекрестились.

— Что так? В церковь не ходит? Или идолам поклоняется? — спросил князь.

— Нет, и в церковь ходит, и идолов сам не видел, но как то он по другому себя в церкви ведет. Не знаю, как объяснить. Когда на иконы смотрит, и вообще в церкви, нет в его взгляде благолепия. Мнится мне, он язычник.

— А остальные? — заинтересовался князь.

— Остальные, тоже иногда ведут себя как безбожники, но когда в храм входят — преображаются, а этот нет. Что в храме, что на улице, все едино.

— Интересное наблюдение. — князь задумался, — Очень интересное. Тогда я тоже кое-что скажу, думаю, вам это знать надобно. Мы когда Затишье на меч взяли и добычу поделили по честному, отложили сотнику Алексею долю на его пушкарей и оставшихся здесь оружейников. И послал я одного воя, чтоб послушал, как они меж собой делиться будут. Честен ли мой новый сотник? Оказалось, честен. Но кто-то его десятников, Костя или Руслан — по голосу не разобрать, посетовал, что, дескать, опять Масквачи за счет нас, Астраханцев, жируются. Выходит, они из разных мест. Осталось узнать, где стоят те города Масквач и Астраханец.

Дьяк и монахи задумались.

— А может не масквач, а московит? — пришла неожиданная мысль в голову Василия. — Они вечно все наши слова переиначивают. А все московиты еще и акают.

— Московит? — переспросил князь и хлопнул себя по голове. — Точно! Есть такие выселки на Москве-реке, за Коломной, ну ты знаешь…

— И капища поганые где-то в тех местах и заповедных лесах прячутся. — загундел отец Ксенофонт. — Мне сам игумен говорил. Давно там язычники обитают. Георгий Долгорукий для того на реке Москве крепость и поставил, чтоб погань искоренять. Велеса нашел и разрушил, а на его месте церковь Рождества Иоанна Предтечи заложил, а Ярилу и Мокошу успели укрыть. До сих пор все никак не найдут и не совладают. И Кокорь, значит, оттуда. А эти, видать, из самой крепости. Или с выселок, что в округе. Туда и ехали, да вот, Божьей силой здесь в Городце застряли.