Владимир Васильев - Дальше в лес…

И вдруг она замолчала на полуслове, я даже не сразу сообразил, что что-то произошло, задремав на ходу под Навин несмолкающий щебет. Только когда ей в спину уткнулся, сообразил и распахнул глаза. А она, пятясь, прижалась ко мне спиной, а потом и вовсе юркнула за нее, впившись в мои ребра подрагивающими пальцами.

— Ой, — шептала она, — сейчас совсем светло — я не смогу убежать… Ты меня, Молчун, не отдавай ему! Ты мой муж! И не должен отдавать меня!

Мне вдруг захотелось стать вдвое шире и вдвое выше, чтобы заслонить собою Наву полностью. Она и так уткнулась бормочущим ртом мне между лопатками, но мне казалось, что она может быть видна. Очень уж он внимательно посматривал в мою сторону, шагов за двадцать от нас стоял на границе суши и болота, но видно его было хорошо, даже пар, поднимающийся из-под ступней, мешаясь с сизым дымком от мха, не мешал его рассмотреть. Верно говорил Колченог: похожа была его голова на человеческую в шлеме — гладкая, будто эмалированная, и на вид непробиваемая. На этом сходство кончалось — круглые дырки глаз и черная прорезь на месте рта только условно обозначали то же, что у человека, как дети рисуют: точка, точка, запятая, минус — рожица кривая… Рожа, правда, была совсем не кривая, а идеально овальная. Весь он был новенький, сияющий и розовенький, как младенец.

— Молодой, глупый, — прохрипел из-за спины Колченог. — Сам сразу не отступит… Не хлебнул еще травобоя и бродила.

Я тоже был молодой и глупый и мертвяка видел впервые.

— На, Молчун, травобой, — толкала сбоку мне бутыль Нава вместе с веревкой, на которой она висела у нее на талии.

Я зажал палку между ног и повязал бутыль на пояс.

— Да ты в руки ее возьми! — прошипела Нава. — И в глаза ему! В глаза!

— Чтоб в глаза, еще приблизиться надо, — ответил я. — Отсюда не доплеснуть, а ты за мужиков спрячься, не иди за мной! — И сделал шаг вперед.

— Ты, Нава, не бойся, — прохрипел напряженно Колченог. — У нас, вишь, тоже травобой есть и палки, вона, ты за нас спрячься, мы тебя не отдадим. Он же один, а нас четверо мужиков… Куда ему! Плеснем ему на морду наглую травобойчика, запоет!.. Хотя они, как твой Молчун, молчащие… Молча, значит, запоет…

Как-то так само собой получилось, что палку я взял в правую руку, а бутыль, откинув пробку, — в левую и стал правым боком приставным шагом приближаться к мертвяку, выставив вперед палку.

— Да они палок-то не очень боятся, Молчун! — крикнул мне Кулак. — Ты, шерсть на носу, его травобоем, чтоб его рожа обуглилась и больше не пускала слюни на нашу Наву.

Но я уже плохо слышал сторонние советы, они для меня были как ветерок, шевелящий волосы на голове. Или те от страха шевелились?

— Молчун, — крикнул Хвост, — тебе и травобой не понадобится, мертвяк со смеху помрет, глядя, как ты вышагиваешь!..

Мне смешно не стало, хотя я слышал, как нервно прыснула Нава. Я и сам не понимал, почему так вышагиваю, ноги это делали самостоятельно, а мне и в голову не приходило им перечить.

— Ты его рук берегись, Молчун, — посоветовал Кулак. — У него руки очень быстрые — и не заметишь, как без палки останешься. А то и без рук…

Это он вовремя предупредил, хотя я и сам опасался этих даже не рук, а громадных, скорее обезьяньих, чем человеческих конечностей, свисавших чуть не до земли. Я покрутил кистью, дабы ощутить оружие в руке.

Мертвяк равнодушно наблюдал за моими телодвижениями. Даже головы не поворачивал. А в дырках глаз вообще никаких эмоций разглядеть было невозможно. Да и не было их там. Это я чувствовал. От окружающих деревьев и то шла более ощутимая волна чувств. Мервяк — он и есть мертвяк…

Я услышал сзади шорох, кто-то приближался.

— Эй, — крикнул я, — не вмешивайтесь! Вы лучше Наву хорошо стерегите, а то вдруг еще мертвяки появятся.

— Тьфу! Лишай тебе на язык! — услышал я ласковое пожелание Навы. — Сколько раз тебе говорить: не кликай беду, сама явится.

Голос не девочки, но жены.

Я сделал резкий выпад в сторону мертвяка. В принципе мы сблизились уже на достаточное расстояние для удара.

Его лапа мелькнула в воздухе, и если бы я не ожидал его реакции, то палки у меня действительно уже не было бы. Но я успел сделать «вертушку», и траектории не пересеклись. На следующем обманном выпаде я его подловил: он изо всех сил рубанул рукой по тому месту, где моей палки уже не было, а она со всей силы ткнулась ему в пузо. Настоящее оружие мертвяка бы проткнуло, а дерево, размягченное при ходьбе, только толкнуло его, заставив отшатнуться. Но тут же и сама получила обратный импульс. Меня крутануло вокруг вертикальной оси, но это только ускорило движение моей палки, теперь ударившей его сбоку по голове или тому, что ее обозначало. Голова должна была лопнуть от такого удара, а тут я сначала почувствовал, как палка проваливается внутрь его головы, а потом отскакивает обратно. И отскочил подальше, заметив, что вторая лапа моего противника летит к моей голове. Я послал ей вдогонку удар своего оружия. Эх! Где мой арсенал?..

И тут я вспомнил о бутылке, игравшей роль противовеса в левой руке. Может, потому, что рука стала мокрой, — расплескалось слегка содержимое бутылки. Сделал еще один выпад, увернулся от встречного удара и, когда его физиомордия приблизилась ко мне, от души щедро плеснул врагу в лицо травобоя, как меня учили друзья.

Мертвяк заколебался: лицо превратилось в затылок, потом обратно, только оказалось перекореженным — минусы точно обернулись запятыми. А я несколько раз огрел его палкой, без видимого результата.

А болельщики надрывались:

— Так его, Молчун, так!.. Еще плесни!.. Еще ударь!.. Тыкай его, тыкай!.. Ты чего молчишь, Молчун? Ты кричи на него! Громко кричи!.. Угу-гу!.. Пшел!.. Ух-ух-ух!.. Ого-го!..

Они прыгали и хлопали себя по звонким местам, но я был уверен, что мертвяку это как мертвому припарка, — он сам пар из-под ног пускает. Кстати, пар окутал его уже почти до пояса, но дырки глаз, превратившиеся в почти вертикальные волнистые линии, так и норовили сфокусироваться на Наве — я видел, как он стреляет глазами мимо меня туда, где была она. И я плеснул еще!.. Именно в глаза! Может, и в рот попало?..

И тут он дрогнул — вывернулся не только лицом, но и всем телом и сделал шаг обратно.

В этот момент меня и шандарахнуло: «Чтобы защищать, надо понимать!.. По ходу чуши обязательно про Город долдонит. Мол, там все ведают, чего можно, а чего нельзя, что такое Одержание, а что такое Слияние… А вдруг у мертвяков есть хозяева, которые и знают всё?..»

Когда шандарахает, соображалка отключается, поэтому я, недолго думая, в два шага разбежался и прыгнул на пятящегося мертвяка, все еще продолжающего выворачиваться туда и обратно. Так и сиганул: в одной руке палка, в другой — бутылка. Обхватил его палкой, зафиксировав второй конец ее согнутой в локте рукой, в которой была бутылка.