Игорь Алимов - Дракон 1. Наследники желтого императора

На этом первый листок обрывался.

Чижиков отхлебнул кофе и закурил.

Постойте-ка…

Котя отправился в одну из занимаемых коллекцией комнат, и открыл шкаф, где в углу на верхней полке хранились китайские дневники деда: пухлые тетради с листами из тонкой нелинованной бумаги, точно такие же, как и найденные в «Илиаде».

Сколько Котя помнил, дед упоминал, что во время строительства металлургического комбината в городе Аньшань китайские коллеги возили их смотреть местные достопримечательности, в том числе радоновые горячие источники и горы Цяньшань. Возможно, речь здесь идет именно об этом времени… Тут Котя вдруг сообразил, что всегда столь охотно рассказывавший о Китае дед про время, проведенное в Аньшани, отчего-то говорил скупо и неохотно. Чижиков никогда не обращал на это внимания, но теперь, после того, как начал читать вырванные из дневника странички, понял, что у деда были, видимо, довольно веские основания обходить те давние дни молчанием. Что-то в Аньшани с дедом произошло. Что-то случилось в его жизни — настолько серьезное, что сейчас, просматривая дедовы записи, Чижиков убедился: Аньшани в дневниках уделено удивительно мало места. В сравнении со всем прошлым — можно сказать, почти и не уделено. Котя бегло просмотрел скупые, деловые записи: строительство, проект, первая очередь, какие-то графики, цифры… И нигде ни следа от вырванных страниц. Про посещение Цяньшани сказано коротко: «Сегодня китайские товарищи возили нас в горы Цяньшань. Мы забрались довольно высоко. Осмотрели много храмов. Красота необычайная, хотя и холодно. Вечером директор комбината товарищ Сюй давал ужин в нашу честь».

И все.

Котя вздохнул, забрал аньшанскую тетрадь с собой, вернулся в кабинет и взялся за следующий листок.

«…Мои ушибы постепенно проходят, а ссадина на лбу заживает. И только вечером, вернувшись домой, я вспомнил о своей невольной находке. Лучше бы не вспоминал! Но по порядку. Я достал из стола мешочек. Небольшой мешочек из непонятной ткани и внутри него — нечто. Материал невиданный, серебристый. Похож на ртуть. Легко покалывает пальцы и изрядно холодит кожу. Материал определенно наэлектризован, но каким образом и почему разряд сохраняется, — ума не приложу. Наверное, такие свойства самого материала. Я пытался тереть мешочек бархатной тряпочкой для чистки обуви: заряд никуда не делся. Такое впечатление, будто в нем есть собственный источник энергии, пусть и слабый. Сверху мешочек стягивается веревочкой, сделанной из того же материала. Я распустил завязку и вытряхнул содержимое. Оказалась фигурка. Плоская, но рельефная, из серебристого металла. Размер маленький. Изображение: дракон. Дракончик. Самое странное, что очень похожий рисунок есть и на самом сундучке, а кроме него — еще четыре: тигр и три неведомые твари. Наверное, тоже из народных сказок. Во всяком случае, науке такие животные неизвестны… Дальше… Теперь я могу писать об этом спокойно. Дальше я осторожно, одним пальцем коснулся своей находки. Эффект был ошеломляющий. Меня будто пронзила невидимая молния, по телу моему словно пробежала мягкая и холодная волна. Перед глазами помутилось, я чуть не упал. Пришлось схватиться за стол. Я сразу отдернул руку, наваждение прошло, но ощущение непонятной легкости осталось… Завтра покажу свою находку товарищам. Быть может, они что-то подскажут. Надо провести анализ сплава, а это именно какой-то сплав, я уверен. Завтра…»

Невидимая молния?..

Чижиков не заметил, как сигарета между его пальцев дотлела до фильтра, обжегся и спешно раздавил окурок в пепельнице. Дракон, тигр, черепаха, обвитая змеей, еще две неведомые твари — все сходится один к одному! Речь идет про тот самый сундучок! Теперь понятно, что хранилось в одном из тайников: это был дракон.

Постойте, но ведь очкастый Сергей как раз о тайниках и допытывался, говорил о каком-то загадочном «комплекте»! Так вот что он имел в виду… Но откуда, откуда Сергей мог про то знать, если Чижиков совершенно случайно нашел тайные дедовы записки? И по всему ясно, что они хранились в книге в течение долгих лет! А уж если дед Вилен так тщательно их спрятал, то вряд ли рассказал о них кому-либо. Это же очевидно: «лучше бы не ездил! лучше бы не покупал! лучше бы не вспоминал!» Странно, что вообще не уничтожил, не сжег записи. И понятно, почему заново переписал те, что остались.

Кстати, а где сам дракон?..

Чижиков уже безо всякого почтения поднял дедову «Илиаду» и хорошенько потряс. Внимательнейшим образом осмотрел. Взвесил в руке. Нет, по всем признакам книга посторонних предметов не содержала. Кроме трех листков, ничего другого в ней спрятано не было.

Котя тщательно перелистал страницы. Кое-где на полях были сделаны карандашные пометки — отчеркнуты некоторые стихи, рядом с ними стояли восклицательные и вопросительные знаки. На предпоследней странице против строки «Так погребали они конеборного Гектора тело» — Чижиков наткнулся на шесть криво выписанных иероглифов, два сверху и четыре пониже, и аккуратно сфотографировал их телефоном. Еще четыре нашлись на самой последней странице, и их Котя сфотографировал тоже.

Больше ничего не было.

Сергей. Сергей знает гораздо больше, чем сказал. Он даже деньги предлагал. Он подозревал, что Котя обнаружил в сундучке тайники и вытащил оттуда то, что в них некогда спрятали. А это, оказывается, много лет назад сделал дед Вилен!

Потрясающая история.

Может, не стоило выбрасывать Сергея на лестницу?..

Чижиков подумал было разбудить Громова, но вовремя спохватился: ведь дед принял все необходимые меры к тому, чтобы дело осталось в тайне. Значит, сначала надо выяснить как можно больше, а уж потом делиться с друзьями. Если вообще надо делиться. Вдруг это небезопасно? Иногда лучше молчать и делать вид, что ничегошеньки не знаешь!

Котя взялся за третий листок. Он существенно отличался от прочих: обычно аккуратный, почти каллиграфический почерк деда сделался неровным, буквы прыгали и разъезжались. Читать стало трудно. Впрочем, запись была самой короткой.

«…с самого утра. Меня приняли без очереди. Доктор, очень милый дядечка, товарищ Су, долго щупал пульс, потом сказал, что со мной все в порядке. Нашел у меня легкое сердечное смятение, присоветовал не волноваться и побольше отдыхать. Знал бы он!.. Но я не мог сказать. И не смогу сказать никому. Ни сказать, ни показать проклятый предмет. Все мое существо атеиста и коммуниста противится этому: таких вещей нет и быть не может! Это бесовщина и поповщина. Но должно быть какое-то разумное объяснение. Не может человек просто так видеть наяву черт знает что, есть диалектический материализм в конце концов! Не каменный век! Товарищи уже и так обеспокоились, когда вдруг левый глаз мой стал зеленым. Гвоздев, будь он неладен, наверняка уже настрочил отчет, гнида. Что же будет, если рассказать про мои видения? Катастрофа, вот что будет. Конец всему! В двадцать четыре часа. Семь суток до Москвы и все, привет. Нет, нет, никому нельзя. Да еще родственничек этот проклятый, вдруг кто дознается… Я сделаю вид, что со мной простое переутомление, и все будет в порядке. Товарищ Пика отнесся к моему состоянию с большим пониманием, а на настырного Гвоздева даже шикнул, одернул. Дал мне два дня отпуска. Сижу в гостинице и пишу. Пишу и думаю: зачем пишу? Беда будет, если кто прочитает. Надо спрятать. Надежно. Жечь нельзя, Гвоздев может учуять запах. Спрятать. Или найти способ уничтожить. И больше никому. Никому. Никогда».