Стивен Кинг - Побег из Шоушенка

И мне казалось, что я слышу далекий смех Энди Дюфресна.

Нортон наконец получил добровольца из ночной смены, который согласился лезть в дыру, открывшуюся за плакатом. Это был охранник Тремонт, бедняга, который явно не стоял в очереди, когда Господь раздавал мозги. Возможно, ему пригрезилось, что он получит бронзовую звезду или нечто в этом роде. Как выяснилось, это оказалось большой удачей, что в лаз проник человек примерно того же роста и комплекции, что и Энди. Если бы туда полез охранник с толстой задницей, каковых большинство, могу биться об заклад, что он бы торчал там и поныне.

Тремонт полез внутрь, держась за конец нейлонового шнура, который кто-то нашел в багажнике своего автомобиля. Шнур для надежности обмотали вокруг талии охранника, в руку сунули мощный фонарь. Затем Ганьяр, который передумал уходить в отставку и который был единственным мыслящим человеком из присутствующих, откопал кипу распечаток, являющих собой план тюрьмы. Я прекрасно себе представляю, что он там увидел. Тюремная стена в разрезе смотрелась как сэндвич: вся она была толщиной в десять футов, внешняя и внутренняя секции были по четыре фута каждая, между ними оставалось свободное пространство в два фута. В чем и заключался весь фокус.

Приглушенный голос Тремонта донесся из дыры:

- Здесь что-то скверно пахнет, комендант.

- Не обращайте внимания! Продвигайтесь вперед.

Ноги Тремонта исчезли в дыре.

- Комендант, здесь жутко воняет.

- Вперед, я сказал! - Заорал Нортон.

Едва слышный печальный голос Тремонта:

- Пахнет дерьмом. О Боже, это оно, дерьмо, это же дерьмо! О Господи Иисусе. Сейчас меня стошнит. Дерьмо. Ведь это дерьмо. Боже...

После чего последовал характерный звук, свидетельствующий о том, что желудок бедняги выворачивается наизнанку.

Я ничего не мог с собой поделать. Весь последний день - нет, все последние тридцать лет с их событиями - все стало вдруг на свои места, ясно, как Божий день, и я расхохотался. У меня никогда не было такого смеха с тех пор, как я переступил порог этого чертова места. И Боже, как мне было хорошо!

- Уберите этого человека! - Орал Нортон, а я смеялся так, что совершенно не мог понять, имеет ли он ввиду меня или Тремонта. Я свалился с ног и корчился на полу камеры, не в силах остановиться. Я не смог бы прекратить смеяться, даже если бы Нортон приказал пристрелить меня на месте. - Уберите его!

Да, друзья, это было про меня. Убрали меня непосредственно в карцер, где я и провел последующие пятнадцать дней. Срок довольно долгий. Но как только я вспоминал о стенаниях бедняги Тремонта - "Дерьмо, Боже мой, это дерьмо" - и представлял Энди Дюфресна, направляющегося к югу в собственной машине, в костюме и при галстуке, я начинал хохотать. Все пятнадцать дней я просто стоял на голове. Возможно потому, что какая-то часть моего существа была сейчас с Энди Дюфресном. С Энди, который прошел через дерьмо и вышел чистым, с Энди, едущим к океану.

Я услышал о том, что происходило в остаток той ночи из полдюжины различных источников. Делона этом не закончилось. Очевидно, Тремонт решил, что ему нечего терять после того, как он потерял недопереваренный ужин, потому что он решил продолжить. Не было опасности провалиться между внутренними и внешними секциями стены. Пространство было настолько узким, что Тремонту приходилось силой пропихивать себя вниз. Позже он говорил, что едва мог переводит дыхание и что это напоминало погребение заживо.

Внизу он обнаружил канализационную трубу, которая обслуживала четырнадцать туалетов пятого блока, керамическую трубу, установленную 33 года назад. В ней была пробита дыра, внутри которой Тремонт нашел молоток Энди.

Энди вышел на свободу, но это было нелегко. Труба была даже уже, чем промежуток между стенами. Тремонт внутрь не полез, и на сколько я знаю, на это не отважился никто. Пока Тремонт обследовал дыру в трубе, из нее выскочила крыса, и охранник позже клялся, зверюга был размерами со щенка спаниеля. Тремонт в два счета взобрался по шнуру обратно в камеру, ловко, как обезьяна.

Энди вышел через трубу. Возможно, он знал, что она оканчивается на западной стороне тюрьмы в пяти сотнях ярдах от ее стен. Я думаю, знал. Существовали эти карты, и Энди наверняка мог найти способ взглянуть на них. Он был методичен. Он узнал, что сточная труба, обслуживающая пятый блок единственная в Шоушенке не реконструированная по новому образцу, и он знал, что в августе 1975 года будет установлена новая канализационная система. Поэтому бежать надо было сейчас или никогда.

Пять сотен ярдов. Длина пяти футбольных полей. Он полз, сжимая в руке свой любимый камешек, а возможно, еще пару книг и спички. Полз сквозь зловоние, которое я боюсь себе даже представить. Крысы выскакивали перед его носом и следовали за ним, а в темноте они всегда наглеют. Возможно, где-то" ему приходилось протискиваться сквозь сужающуюся трубу, опасаясь, что он останется здесь навсегда. Если бы я был на его месте, клаустрофобия довела бы меня до сумасшествия. Но он все прошел до конца. Через две мили от тюрьмы была найдена его униформа, и было это только днем позже. Газетчики, как вы можете предположить, ту же принялись раздувать историю. Но ни один человек в радиусе пятнадцати миль от тюрьмы не пожаловался на угон автомобиля, кражу одежды. Никто не сообщил о том, что видел голого человека, бегущего в лунном свете. Даже собаки не лаяли во дворах. Энди вышел из канализационной трубы и таинственным образом исчез, словно растворился в воздухе. Но я могу спорить, что растворился он в направлении Бакстона.

Три месяца прошло с того памятного дня, и комендант Нортон взял отставку. Но без радости могу добавить, что он был совершенно раздавленным человеком к этому времени. В последний раз он выходил из тюремных ворот ссутулившись, ковыляющей походкой, как старый больной заключенный ковыляет в лазарет за своими каплями. Комендантом стал Ганьяр, и для Нортона это было худшее, чего только можно было ожидать. Насколько я знаю, Сэм Нортон и теперь живет в Элисте, исправно посещает воскресные церковные службы. Его не покидают тягостные мысли об Энди Дюфресне, какого-то черта взявшем над ним верх. Все просто, Сэм: это должно было произойти. Имея дело с таким человеком, как Энди, следовало знать, что это должно произойти.

Вот все, что я знаю. Теперь попробую изложить свои предположения. Не знаю, насколько они могут оказаться близки к истине в деталях. Но могу спорить, что общую линию я уловил верно. И когда я теперь думаю об этом, я вспоминаю Нормандена, придурочного индейца.

- Славный малый, - говорил Норманден после восьми месяцев проживания с Энди. - Но я был рад оттуда съехать. Такие сквозняки в камере. Все время холодно. Он не позволяет никому трогать свои вещи. Хороший человек. Но такие сквозняки...