Орсон Скотт Кард - Эндер в изгнании

Они заботились о ее брате.

Это были искренние любовь и уважение. Может, они и подготовили его, выковали в горниле. Молотом придали необходимую форму, заточили, как им было нужно, а затем вонзили его в сердце врага. Но сейчас они просто любили то оружие, которое у них получилось, и заботились о нем.

Оба они думали, что он поврежден, травмирован теми испытаниями, которые выпали на его долю. Считали его пассивность реакцией на боль, пришедшую с осознанием, чтó он на самом деле совершил: смерть детей, жукеров и тысяч людей – солдат, погибших в последней кампании, которую Эндер считал игрой.

«Рэкхем и Графф просто не знают его так, как я», – подумала Валентина.

О, ей было ведомо коварство таких размышлений. Валентина все время держалась настороже, силясь не угодить в сотканную собою же паутину. Она не разрешала себе поверить, будто знает Эндера. Она искала к нему подходы, как к незнакомцу, внимательно наблюдая за всем, что он делает, что говорит и что он, возможно, подразумевает своими действиями и словами.

Однако мало-помалу она научилась узнавать ребенка за обликом юноши. Она помнила, как он слушался родителей – немедленно, без вопросов, хотя наверняка мог нытьем или возражениями отделаться от тягостных дел. Эндер принимал ответственность и также идею, что ему не всегда будет позволено решать – какая ответственность станет его или когда ее нужно будет принять. Поэтому он редко перечил родителям.

Но было тут и иное. Действительно, Эндер надломлен – здесь Графф и Мэйзер правы. Его послушание – не просто послушание счастливого ребенка, залезающего на табуретку по просьбе родителей. В покладистости Эндера слышались отзвуки его покорности Питеру: он подчинялся, чтобы уйти от конфликта.

Валентина чувствовала это как некое промежуточное звено между рвением и смирением, замешанном на ужасе.

Эндеру не терпелось отправиться в путь, к предстоящей работе. Но он понимал, что его цена за билет – должность губернатора. Поэтому он играл свою роль и выполнял все обязанности, позировал для групповых снимков, участвовал в формальных прощаниях, выслушивал речи тех самых офицеров, которые допустили, чтобы его имя вываляли в грязи во время трибунала Граффа и Рэкхема.

Когда адмирал Чамраджнагар вручал Эндеру высшую награду Межзвездного флота, ее брат улыбался так искренне, словно действительно безмерно рад. Валентина кисло наблюдала за церемонией. Почему было не наградить этой медалью во время трибунала, когда это могло быть расценено как открытое отрицание всех тех жутких сведений об Эндере? Почему трибунал проходил в открытом режиме, когда у Чамраджнагара были все полномочия сделать процесс закрытым? Почему эти слушания вообще имели место? Не было закона, который требовал бы возбудить процесс. Чамраджнагар никогда, ни на секунду, не был другом Эндера – хотя Эндер подарил ему победу, которую адмирал иначе получить бы не смог.

В отличие от Граффа и Рэкхема, Чамраджнагар не демонстрировал признаков настоящего уважения к Эндеру. Да, он тоже называл его «адмиралом», лишь пару раз позволив себе обращение «мой мальчик», причем оба раза Рэкхем, к вящему неудовольствию Чамраджнагара, немедленно его поправлял. Разумеется, Чамраджнагар и с Рэкхемом ничего поделать не мог, кроме как запечатлеться с ним на всех снимках жанра «два героя вместе с великим Полемархом».

Валентине было совершенно очевидно, что Чамраджнагар очень и очень счастлив, и это счастье явным образом проистекает из перспективы отлета Эндера прочь на межзвездном корабле. Чамраджнагар уже изнемог в ожидании этого момента.

Тем не менее всем пришлось дожидаться распечатки снимков, чтобы Эндер, Рэкхем и Чамраджнагар могли подписать фотографии.

Рэкхему и Эндеру с большой помпой презентовали подписанные снимки, Чамраджнагар сделал все, чтобы всем стало понятно, что это он, так сказать, оказывает честь.

Наконец адмирал Чамраджнагар улетел – «на наблюдательную станцию, чтобы смотреть за тем, как огромный корабль отправляется в полет, цель которого – созидание, а не уничтожение». Иными словами, чтобы сфоткаться еще и с кораблем на заднем плане. Валентина сомневалась, что фотографу вообще удалось сделать хоть один снимок, на котором не было улыбающейся физиономии Чамраджнагара.

Поэтому огромной уступкой можно было счесть появление снимка, на котором были только Графф, Рэкхем и Эндер. Возможно, Чамраджнагар просто не знал, что фотографу удалось это сделать – тот был штатным сотрудником флота, но оказался достаточно нелояльным, чтобы сделать снимок, который его босс точно возненавидит.

Но Валентина достаточно хорошо знала Граффа, чтобы понимать: фотографии с Полемархом окажутся куда более редкими, чем изображение Граффа, Рэкхема и Эндера. Последний снимок на Земле будет размещен везде – в электронной, виртуальной и физической форме. Он послужит цели Граффа, напомнит каждому жителю Земли, что МФ сейчас существует лишь во имя двух целей: поддержать программу колонизации и наказать из космоса любую из земных властей, посмевшую использовать ядерное оружие или пригрозить его использованием.

Чамраджнагар так до сих пор и не смирился с мыслью, что продолжающееся финансирование МФ, его баз и станций проходит через Граффа в министерстве по делам колоний. В то же время Графф отчетливо сознавал, что именно страх рассердить Межзвездный флот (что попытался осуществить Варшавский договор и за что поплатился отлучением от мировых рычагов власти) поддерживал приток средств в его проект.

Но что Чамраджнагару понять не суждено, так это причину, по которой он сам оказался частью плана, из-за которого все его лоббистские усилия ничего не дали, кроме того что позволили подпортить репутацию Эндера в ходе военного трибунала.

К Валентине снова вернулись былые подозрения насчет Граффа: пожелай он – вполне мог и сам предотвратить трибунал. Быть может, то была цена, которую ему пришлось заплатить за преимущество в другом деле? Возможно, единственной пользой для Граффа от этого трибунала было «доказательство» того, что не все идет так, как он хочет, что само по себе успокоило соперников и оппонентов Граффа; а Валентина знала, что такое самодовольное спокойствие – лучшее, что может получить человек от соперников и оппонентов.

Графф любил и уважал Эндера, но не препятствовал бедам обрушиваться на него, если это служило движению к цели. Ведь в самом деле – Графф доказывал это снова и снова.

«Что же, мой дорогой министр по делам колоний… к тому времени, как мы доберемся до Шекспира, ты почти наверняка будешь мертв или очень-очень стар. Задаюсь вопросом: удержишься ли ты и тогда у руля?»

Бедный Питер. Стремящийся править миром, тогда как Графф уже этого добился. Разница между ними в том, что Питеру нужно, чтобы все знали: это он правит планетой; ему нужно, чтобы все зримые регалии власти были сложены у его трона. Графф же, со своей стороны, нуждался лишь в средствах контроля, необходимых для достижения его единственной, высшей цели.

Но велика ли разница? Искусные манипуляторы, заставляющие других платить любую цену для достижения конечного результата. В случае Граффа – полезного результата. Валентина с этим соглашалась, она в это поверила и радостно работала на достижение этой цели. Но цель Питера, – может, она тоже хороша? Конец войнам, потому что мир объединится под единым хорошим правительством. Если Питеру удастся этого добиться, не будет ли это таким же благословением для человечества, как и достижения Граффа?

Ей пришлось отдать должное Питеру и Граффу: они никакие не чудовища. Они не требовали от других заплатить всю цену. Оба шли на личные жертвы, которые казались им необходимыми. Оба в действительности работали во имя цели, которая была гораздо больше их самих.

Но нельзя ли то же самое сказать о Гитлере? В отличие от Сталина и Мао, которые купались в роскоши, в то время как остальные делали всю работу и несли все тяготы, Гитлер жил скромно и искренне верил в цель, которая больше его. Именно это и сделало из него такого монстра. Поэтому Валентина была не вполне уверена, что самопожертвование Питера и Граффа само по себе достаточный аргумент в их пользу.

Что же, эти двое теперь не ее проблема. Пусть Рэкхем присматривает за Граффом в оба и прикончит его, если тот слетит с катушек – хотя это вряд ли. И пусть папа с мамой предпринимают свои жалкие потуги, чтобы удержать Питера от превращения в дьявола. Понимают ли они вообще, что поведение «хорошего сыночка» Питера – лишь притворство, игра? Что несколько лет назад Питер принял сознательное решение разыгрывать такого мальчика, которым был Эндер? «Все это придумано, дорогие родители, – неужели вы этого не понимаете? Порой кажется, что понимаете, но в остальное время вы настолько слепы… К тому времени, как я доберусь к пункту назначения, вы все останетесь в прошлом, все вы. Моим настоящим будет Эндер и его дела. Он – все мое стадо, и я обязана пасти его, не позволяя даже увидеть посох, которым направляю и защищаю его… Так, о чем я вообще думаю? У кого здесь мания величия? Неужели я считаю, что я лучше Эндера знаю, что для него хорошо, куда ему идти, что ему делать и от чего его защищать? Однако именно так я и думаю, надо смотреть правде в глаза».