Филип Дик - Свободное радио Альбемута.

Лавина иностранных слов захлестнула мой переполненный впечатлениями мозг. Слов этих я не знал, однако их смысл был ясен: мне грозит смертельная опасность от шпионов Рима, от злых вооруженных людей, вездесущих и готовых противостоять всему, что бросает тень на имперскую славу. Надо быть начеку, следить за каждым своим словом, охранять доверенный мне секрет: связь с межгалактической коммуникационной сетью и самим ВАЛИСом. Узнай они об этой связи, агенты Рима убьют меня в ту же секунду — такова имперская политика.

Сражение шло две тысячи лет. Имена изменились, лица изменились, но противники оставались постоянными. Империя рабов против тех, кто боролся за справедливость и правду — не за свободу в современном смысле, а за добродетели сегодня размытые, погребенные под тушей Империи, что охватила и Соединенные Штаты и Советский Союз — ее равные проявления–двойники. США и СССР, как я понял, есть лишь две части Империи, разделенной императором Диоклетианом в административных целях. У них общая система ценностей — верховенство государства. Отдельно взятый человек ничего не значил, а люди, которые обратились против государства и руководствовались собственными ценностями, являлись врагами.

Мы были врагами, мы, носящие серые робы и трепетно ждущие возвращения Спасителя. Я воспринимал его не как мученика, принявшего за нас смерть, а как законного правителя, который вернется, заберет свое царство и осенит подданных правдой и справедливостью. Он не поработит нас, не заставит принимать обычаи Империи; мы будем разделять его обычаи, как свои собственные. Да они и есть наши собственные. А где кончаются его люди, там кончается и его власть; справедливое царствование по сравнению с тиранией Цезаря.

Мне надо было обучить жену определенным кодовым словам, чтобы незаметно предупредить ее, если среди нас окажется римлянин. Мы составляли добровольное тайное общество — чертили в пыли секретные знаки и пожимали руки особым образом; мы ждали грядущего события, которое нас освободит. Внешне мы ничем не отличались от людей Цезаря, и в этом заключалась наша сила. Главный вопрос, который нас волновал, был не «Вернется ли Спаситель?», а «Доживем ли мы до его возвращения?». Вдруг он придет и обнаружит, что нас нет? Или хуже того, что мы ассимилированы Империей, приняли ее образ жизни и забыли навсегда, кто мы такие? А может, он способен восстановить эту память, пробудить в спящих утерянное знание?..

Причем я понял, что Рим существует сейчас; он проявил себя из тысячелетнего укрытия. Не я вернулся в прошлое, а Рим отринул шелуху сегодняшнего мира и явился мне, по–прежнему невидимый для прочих американцев. Империя не исчезала, она лишь скрылась из глаз. Мы унаследовали ее, сами того не сознавая, и именно она служила фундаментом всего.

При всей моей ненависти к Риму еще больше я его боялся. Моя память словно растянулась на две тысячи лет, но повсюду было одно и то же: гигантский Рим, покрывающий века.

Так вот он, противник… или, точнее, физическое воплощение противника. Конкретное проявление Зла — но за ним таился дух, который сделал Империю тем, что она была.

Две тысячи земных лет часы вечности стояли; они остановились на 70–м году нашей эры. Сейчас стрелки наконец сдвинулись. Царь выбрал поле битвы — наш мир, наше время.

Две тысячи лет назад он пришел сюда, бросил посевы и ушел. А сейчас вернулся — или скоро вернется, — чтобы собрать урожай. Ему известно, что всходам вредили, что их закрывали от солнца. Но компенсация будет полной. Две тысячи лет исчезнут, словно их и не было. Противника уничтожат бесповоротно; его вообще не должно было быть. И притеснения не должно было быть. Даже памяти о существовании Рима не останется. Те, кто служил Империи, во второй раз жить не будут.

А те, кто сопротивлялся ей, боролся с ней даже ценой собственной жизни, будут жить вечно.

Увидев панораму событий в истинной перспективе, я понял, что моя связь с информационной сетью — не случайность; она запланирована давным–давно, задолго до моего рождения, самим ВАЛИСом. Меня готовили, для того чтобы я принял участие в предстоящей битве: свержении Рима.

Глава 18

Я, Николас Брейди, понимал, что эти изначальные способности восстановлены во мне лишь временно, благодаря моей связи с коммуникационной сетью. Оборвется эта связь — и я вновь ослепну и оглохну, стану таким, каким прожил свою жизнь.

С такими вот мыслями и чувствами сидел я во дворике, с упоением впитывая информацию звездного света. Я был слеп ранее и буду слеп вновь. Это неизбежно, пока враг продолжает орудовать на нашей планете. А время его удалить еще не пришло. В лучшем случае мы могли заставить его чуть откатиться — одержать маленькую тактическую победу, чтобы хоть немного стабилизировать собственное положение.

Лишь когда Спаситель прорвется сквозь линейное время и поведет свое воинство в бой, лишь тогда перемена станет полной и необратимой. Завеса поднимется, и мы увидим мир, каким он был. И самих себя.

Пока же нам помогали только информацией. Нам ссудили мудрость ВАЛИСа, но не его силу. Силу нам доверить нельзя — мы используем ее во вред.

* * *

В ту ночь, когда я отправился спать, мне было одно из самых ярких и сильных по впечатлению видений. Я сподобился увидеть, как работает выдающийся ученый по имени Джеймс–Джеймс. С всклокоченными рыжими волосами и диким блеском в глазах он был подобен богу по размаху своих действий. Созданная Джеймс–Джеймсом машина лязгала и испускала искрящиеся тучи радиоактивных частиц. На глазах у тысяч зрителей, молчаливо сидящих в креслах, машина произвела на свет сперва живую аморфную слизь, затем подобие ребенка, а затем, гремя и искрясь, выплюнула на пол перед нами очаровательную юную девушку, пик совершенства в космическом процессе эволюции.

Сидевшая рядом со мной во сне Рэйчел встала с кресла, желая получше разглядеть, чего достиг Джеймс–Джеймс. Немедленно пришедший в ярость от наглости — посмела встать!.. — ученый схватил ее и швырнул на пол. Я побежал вниз по ступенькам к Джеймс–Джеймсу, призывая ряды молчаливых людей возмутиться. Тут в большой сборочный цех ворвались люди в буро–зеленой форме, на мотоциклах, с эмблемами африканских войск Роммеля.

Я обратился к ним хриплым голосом:

— Нам нужна медицинская помощь!

В конце моего сна передовая группа спешащих на выручку солдат услышала мой зов и повернула ко мне. Темнокожие, невысокого роста и изящно сложенные, с тонко очерченными благородными лицами, воины разительно отличались от Джеймс–Джеймса, слишком бледного и рыжеволосого. Их выразительные темные глаза излучали доброту; они, как я понял, являлись авангардом Царя.