Майкл Муркок - Город в осенних звездах

Я насторожился при упоминании им Майренбурга, поразившись подобному совпадению. Сент-Одран направлялся туда же, куда и я! Однако я вовсе не собирался поверять ему все свои тайны лишь потому, что нам оказалось с ним по пути, и не открыл ему своих планов,-все-таки я не совсем уж дурак.

Заметив, что вино помогло мне расслабиться, он решился задать мне один личный вопрос. Имя фон Бек,-он сказал,-ему знакомо. Не прихожусь ли я родственником одному знаменитому генералу армии старого Фрица? Я ответил ему в том смысле, что принадлежу я к весьма почтенной и древней саксонской фамилии, и представители нашего клана занимали нередко достойные,-пусть и не слишком высокие,-государственные посты.

- Вы, сударь, слишком скромны. Могу поклясться, я припоминаю одну историю, даже, можно сказать, легенду, связанную с вашим семейством. Ваш предок, который жил еще во времена короля Артура... или, может быть, Карла Великого?

Тут я смутился.

- Ах, сударь, вы, наверное, имеете в виду все эти истории о Граале. Подобные семейные предания существуют у всякого древнего рода Германии, за редким, может быть, исключением. - Я хорошо помнил, как в детстве мне дали прозвище сэр Парсифаль и постоянно донимали меня вопросом, куда я запрятал Христову кровь, и как я бесился по этому поводу и даже мучился.-Мы, разумеется, в них не верим.

Но Сент-Одран лишь улыбнулся с явным удовольствием и щелкнул пальцами.

- Когда-то я увлекался такими легендами. Ваш прадед или, может быть, пра-прадед сам выступал как герой своего же романа. Разве не он был тем рыцарем? Который спустился в Ад и повел войну против самого Сатаны? У которого были волшебные карты и который нашел по ним вход в новый мир, где явился ему Грааль?

- Мой прадед, сударь, призвал к суду негодяя, который без дозволения его обнародовал эту сказку. Книга была уничтожена по приказу самого императора!

- Но существуют копии. История эта известна в Саксонии.

- Сударь,- я встал, опершись о лопату,-у меня нет никакого желания обсуждать эти плебейские россказни.

Сент-Одран проникся моею неловкостью и снова принялся копать.

Может быть, разговор наш,-или, по крайней уж мере, настроение, им созданное,-призвал к нам на помощь какую-то странную магию, потому что когда шевалье пустился в детальные рассуждения относительно того, разумно ли будет открыть бакалейную лавку на улице, где их и так полно, мы вдруг обнаружили, что снежный завал оказался вовсе не таким устрашающим, как нам представлялось сначала: нашим взорам открылась тропа по ту сторону снежной стены! Правда, она была наполовину завалена, но все равно оставалось достаточно места, чтобы проехать повозке. Нужно было только расширить проход, взяв чуть вбок. И, разумеется, никакой кареты, погребенной под толщею снега, мы не нашли.

Мы трудились, не покладая рук, семь часов кряду, но только теперь ощутили усталость. Наконец шевалье отложил лопату и, обозрев вырытый нами тоннель, преисполнился гордости за проделанную работу.

- Клянусь Богом, сударь, я оказался мрачнейшим из пессимистов!-Сияя, он схватил мою руку и принялся с воодушевлением ее трясти.-Вы сразу отправитесь в путь или отпразднуете со мною бутылкой вина и остатками нашего завтрака? Я хотел бы обсудить с вами возможности делового партнерства.

Я, однако, горел нетерпением ехать дальше,-лишь из вежливости я помедлил и предложил Сент-Одрану помочь ему расчистить проезд для его фургона. Но он улыбнулся и покачал головой.

- Теперь я и сам уже справлюсь, сударь. Поскольку ничто меня не торопит, я могу здесь задержаться еще на одну ночь.

Шевалье побрел к своему фургону, а я,-не знаю уж, что на меня нашло,-прямо спросил его, почему при всех его многочисленных достижениях он так и не разбогател. Он громко расхохотался и признался мне, что во всем виновата, должно быть, его непоседливая натура.

- Просто я очень легко поддаюсь скуке. Рисковать, бросаться очертя голову в руки Судьбы-вот что поддерживает интерес мой к жизни. Ну что ж, сударь, не смею вас больше задерживать. Но если мы с вами встретимся снова, уж мы непременно обсудим мое предложение! Насчет делового партнерства...

Не теряя зря времени, я направился к своей лошади.

- Я обязательно рассмотрю предложение ваше, месье ле шевалье, как только позволят мои обстоятельства. Вы твердо уверены, что вам не нужна моя помощь?

- Да тут работы осталось на час, не больше.-Улыбаясь, он наблюдал, как я сажусь в седло. Я наклонился к нему и еще раз пожал ему руку.

- Я уверен, сударь, мы еще встретимся. В свое время. - Если вы едете в Вальденштейн, то вы, без сомнения, найдете меня в Майренбурге,-сказал шевалье.-Обычно я останавливаюсь у "Замученного Попа", что на площади Младоты.

- Я хорошо знаю эту гостиницу и ее хозяина, сударь. Искренне благодарю вас за помощь и за то неподдельное удовольствие, каковое доставило мне ваше общество.

Я оставил его в состоянии крайнего измождения. Шевалье опустился без сил на приступочку своего фургона и застыл в той же позе, в какой пребывал он, когда я увидел его в первый раз. И все же он улыбался, явно довольный сегодняшним приключением.

Я же тронул поводья и продолжил свой путь в Лозанну, размышляя по дороге о том, какого я встретил приятного в высшей степени человека. Если когда-нибудь я доберусь до Майренбурга (а путь туда был неблизкий), я обязательно разыщу его.

Но постепенно,-теперь, когда я вновь остался один на один со своим неуемным воображением,-на первый план выступили размышления о миледи. Я преисполнился твердой решимости ехать настолько быстро, насколько вообще мог осмелиться в этой опасной местности, чтобы застать герцогиню еще в Лозанне.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В Лозанне меня постигает жесточайшее разочарование. Начинается гонка по всей Европе. Я, похоже, теряю рассудок. Слухи о травле, признаки погони. Красивейший город на свете. Дальнейшие мои разочарования. "Замученный Поп". Возобновление знакомства. Утешение, коие мы обретаем в прошлом. Мечта, что вмещает в себя мечту.

Лозанна, вопреки всем моим ожиданиям, оказалась вовсе не метрополией, запруженной толпами народа, а скорее хорошеньким провинциальным городком, где лишь несколько больших зданий как-то еще выделялись на общем фоне, да и те, впрочем, не отличались особым уродством. Воздух был относительно свежим и чистым (по сравнению, скажем, с Парижем или Венецией), и жизнь здесь протекала размеренно и спокойно, как и во всяком швейцарском местечке, где господствуют закон и порядок. Расспросив стражников у городских ворот и жандармов на улицах, я по их указаниям добрался до гостиницы, которую содержали монахи из ордена денисеанцев, я так понимаю, в качестве доходного приложения к своему аббатству. Здесь я узнал,-к жесточайшему своему разочарованию,-что герцогиня Критская отбыла еще утром сегодня, предположительно, в Вену. Монсорбье, судя по всему, ускакал сломя голову во Фрайбург. То послужило единственным мне утешением. И я, и моя бедная лошадь,-оба мы слишком устали, чтобы немедленно ехать дальше, так что я отправился прямо к ла Арпу, который встретил меня в высшей степени радушно и тут же набросился на меня с расспросами. (Замечу кстати, что по мере развития событий в революционной Франции, настрой моего старого друга становился все более пессимистичным.) В обмен на мою информацию ла Арп выложил мне все, что знал, о критских герцогах и герцогинях. То был весьма интригующий рассказ. Сплетя свои тонкие, едва ли не прозрачные пальцы и задумчиво глядя в окно на залитые светом луны воды озера, ла Арп признался, что и сам он питает некоторый интерес к этой фамилии.