Виктор Колупаев - Жилплощадь для фантаста

– В общем-то, это две разновидности одного и того же явления, – объяснил Афиноген. – И то и другое в экспериментах не повторяется. В этом вся и беда.

– Вот именно, – сказал один из членов комиссии. – В науке основное для каждого феномена – повторяемость.

– Да, да, – подхватил другой. – Вот и полтора года назад бились, бились с этой нуль-упаковкой, а ничего не нашли, хотя читали потом отчет о событиях в фирменном поезде «Фомич». Да ведь и в самом поезде эффект сначала был, а потом исчез!

– Ко времени моего прибытия, – подтвердил «академик», – феномен уже не наблюдался.

– Это не физический феномен, – сказал я. – Это психофизический феномен.

– Вроде телепатии, что ли? – не поверил первый член комиссии.

– Про телепатию ничего не могу сказать, – сообщил я.

– Лженаука! – подтвердил Геннадий Федорович. – Давайте ближе к делу.

Афиноген, как и вчера, отодвинул в сторону мольберт с холстом, не тронутым кистью. Все подошли поближе, стараясь, правда, не загораживать при этом свет. В стене сарая находилась дверь. Дверь как дверь. Коричневая, с косяками и стандартной ручкой. И даже номер был прибит: 137. Ничем не примечательная дверь, кроме одного: в дощатой стене этого сарая она была неуместна. Все молча смотрели на дверь, не прикасаясь к ней руками.

– Войти в нее надо, – сказал наконец Афиноген.

– Если надо – войдем, – пообещал Геннадий Федорович и взялся за ручку двери.

Но только никакой ручки двери здесь не было! Рука его схватила пустоту.

– Что такое? – удивился Геннадий Федорович. – Голографическое изображение?

– Нарисовано, нарисовано это, – отчего-то волнуясь, сказал я. – Вы еще не видели картин Афиногена Каранатовича.

– Ну и что, что не видели? – сказал один из членов комиссии. – Картину от настоящей двери я еще могу отличить. – Он тоже попытался открыть дверь.

И все другие по очереди провели опыт. Когда у всех не получилось, Афиноген взял дверь за косяки, легко оторвал ее от стены и развернул боком. Это действительно оказалось картиной, нарисованной в натуральную величину на холсте.

– Искусство, – сказал Мальцев.

– Да, несомненно. Но мы ведь здесь не ради искусства. У нас совсем другие задачи, – напомнил Геннадий Федорович.

Афиноген снова поставил картину таким образом, что она стала обычной дверью, и сказал:

– А вот Федор Михайлович войдет.

– Федя! – испугался Артем. – Ведь она сработана… э-э… нарисована…

– Я сейчас объясню,- начал Афиноген. – За этой дверью расположена жилплощадь для писателя-фантаста Федора Михайловича Приклонова. Комната для его тещи, дочери, спальня-кабинет…

– Зал для приемов, – иронически вставил «академик».

– Нет, зала нет. Кухня и прочее. Я хочу, чтобы Федор Михайлович наконец получил возможность работать нормально. Может, ему и подарят настоящую квартиру, да только когда это будет, а ему уже сорок два года. Быстро время бежит.

– И вы хотите убедить меня, что это не бред? – спросил «академик».

– Это не бред, – ответил я за Афиногена. Я ничего не знал про нуль-прорисовку да этого момента, но я верил Афиногену. – Это не бред. Это фантазия. Я и сам не понимаю, в чем здесь дело, но это есть, есть!

– Есть, Федор Михайлович, – подтвердил Афиноген.

А я вспомнил весь тот ад, который представляла моя теперешняя квартира, тихий, без ссор и ругани, тесный, тоскливый, невыносимый. Себя, живущего уже на пределе; жену, махнувшую на все рукой и не верящую ни в какие изменения к лучшему; дочь, которой молодость и свои особые заботы позволяли еще радоваться жизни и не замечать тесноту; тещу, семидесятилетнюю старуху, больную, уставшую, которая даже не представляла, что можно жить в отдельной, тихой, не проходной комнате. Вспомнил я и все эпопеи получения квартир, последний разговор с Главным распорядителем абсолютными фондами… И мне так захотелось уйти в другой мир, благожелательный, уютный, красивый, просторный… так захотелось, что я, сам того не замечая, протянул вперед руку, ощутил твердость железной ручки, потянул ее на себя. Дверь заскрипела, но не очень, чуть-чуть, самую малость, и я перешагнул порог.

Большая квадратная прихожая. Направо – кухня. Я открыл уже настоящую дверь. Кухня была раза в два больше, чем в моей квартире. Здесь стояла электрическая плита, в углу от пола до самого потолка – встроенный шкаф для посуды. Я покачал головой и вышел в прихожую. Прямо вела стеклянная дверь в большую комнату площадью метров двадцать с большим окном и лоджией. Налево из прихожей и чуть назад – комната метров шестнадцать, рядом еще одна метров десять квадратных. Дальше из прихожей шел коридорчик с тремя встроенными шкафами и антресолью. Санузел и рядом маленькая комнатка метров в шесть квадратных. Это и был мой кабинет. Здесь уже стоял полуразвалившийся секретер с рукописями и книгами, надстроенный до самого потолка. Тяжелый стул. И больше ничего. Я сел на стул и ласково начал трогать свои папки, не развязывая их. Я и так очень хорошо знал, что в них было.

Я чувствовал, что какая-то бессмысленная улыбка появилась на моем лице. Так я просидел минут двадцать. Потом я встал и направился к выходу. Квартирка была та. Та самая.

– Есть! – услышал я, выходя из нарисованной двери.

– Ну? – нетерпеливо спросил Мальцев.

Афиноген смотрел куда-то в бок.

– Спасибо, Афиноген Каранатович, – тихо поблагодарил я. – Спасибо.

– Да что там… Пиши на здоровье.

– Рассказывайте! – навалились на меня со всех сторон.

– Да что рассказывать? Квартира там, четырехкомнатная, с улучшенной планировкой, серии «восемьдесят пять».

– План, планчик, пожалуйста.

– Что видно из окон?

– Время года? Время года – тоже зима?

– А водопровод? Вода есть? Как с электричеством? Откуда там могут взяться вода и электричество?

– Геннадий Федорович, помните, у меня был случай с квартирой? – спросил Мальцев.

– Что за случай? – поинтересовался «академик».

– Товарищи! Там все было ясно, – сказал Геннадии Федорович. – Ошибочка в официальном документе, в ордере, то есть. Квартира площадью тридцать семь кубических метров. А в объеме, как известно, бесконечное число плоскостей. Вот Артемий и получил квартиру с бесконечным числом комнат и кухонь. Хорошо, хоть балкон не входил в указанную площадь. Через него семью Мальцевых и спасли. Ошибку в ордере, естественно, исправили… Но мы-то сейчас исследуем феномен нуль-упаковки!

– Нуль-прорисовки, – поправил его Афиноген.

Так… Рассказ мой про квартиру скончался, не успев родиться… Но это не беда… Напишу другой.